Онлайн книга «"Варяг" не сдается»
|
Рвали глотки, тельняшки и кидали в небо бескозырки с надписями «Варяг» и «Кореец». Офицеры крестились и шептали: «Доехали». – Доехали, братцы, доехали! – крикнул Малахов и кинулся вверх по вантам, взбираясь на фок-мачту. Далеко не полез – спрыгнул на площадку, где стоял главный компас, и стал махать оттуда руками, показывая стоящим на набережной, что он видит их, а значит, и они должны видеть его. Маленькие черные точки, похожие на букашек, были почти неразличимы, и мы лишь могли догадываться, что это толпы людей, пришедших нас встречать. Я стоял на палубе, прижав к себе жену. Мы смотрели, как город то исчезал, то появлялся перед нами. Нам казалось, что это мираж, который дразнит нас и в любой момент может раствориться в дымке. Кто-то надавил на меня со спины, я пошатнулся, обхватил Катю руками, и нас прижали к поручням. Высыпавшие из трюмов матросы и офицеры были везде: на палубе, на мостиках, на крыше ходовой рубки, висели на вантах, шторм-трапах и мачтах. Матросы бегали между лазаретом и палубой. Глянут, что нет еще Одессы, и вниз бегом, через ступеньку, чтобы сказать раненым: нет, мол, ее еще, потерпите, братцы, – и сразу наверх. А было и в самом деле невтерпеж. В какой-то миг Катя повернула ко мне лицо и сказала: – Мне кажется, я чувствую запах цветущих садов. – Это фантом, в море можно чувствовать только запах тины и мокрой рыбы. – А почему мокрой? – она подыграла мне. – Да потому, что сухая рыба только на «Привозе» водится. Я ткнул ее пальцем в нос. – Смотри, – она показала на чаек, кружащих над пароходом. – Они кричат нам: «Привет!» Я поднял голову и стал наблюдать за ними. Действительно, чайки вдруг стали кричать как-то по-нашему, по-русски. «Привет, привет!» – горланили они и носились над «Кримэ». И вот появилась Одесса… – Леша, это она… – Катя сжала мой локоть. Город наплывал на нас, приближаясь с каждым оборотом винта… или мы приближались к нему? – Братцы, Одесса! – кто-то метнулся в трюм, неся радость затворникам лазаретов. Матросы, перемотанные бинтами, с обожженными лицами и безобразными шрамами, улыбались, жали друг другу руки и трясли за плечи. – Слава богу! – Господь Милосердный! – Вот ведь как! Доплыли, а Мишка Кабанов там остался… В лазарете повисла гнетущая тишина. – И Матвей Дерябин с ним. – И Мишка Журавлев. – Димка Шарапов, комендор, так и не нашли его ноги. – Даниил Кочубей, комендор, разорвало возле пушки, и Федор Эдревиц рядом с ним лежал. И пошла тихая печальная перекличка тех, кого нет и кто никогда уже не будет с ними. Крутнулась по лазарету и выбралась на палубу. Все притихли, сняли бескозырки и, шевеля одними губами, стали перечислять тех, кто навечно остался на «Варяге». – На грот-марсе: Ефим Грибов, Мишка Авраменко, Кирил Зрелов, Димка Артасов. – На переднем мостике: Николай Мальцев, Гавриил Миронов. – Мартемьян Островский, комендор, Андрюхп Трофимов, комендор, Петр Мухачев, комендор, Федор Хохлов, марсовый матрос, Ромка Балабанов, подручный комендора, Клементий Кузнецов, Илья Ковалев, Кирилл Иванов, Архип Шавлев. Кто-то помолчал и добавил: – На шканцах все они погибли, не отходя от орудий. – На шкафуте сгорели заживо. – И потянулась цепочка человеческих имен: – Даниил Кочубей, комендор, Степан Капралов, комендор, Карл Спруге да Иван Родионов, оба матроса второй статьи. – Значит, из молодых, – добавил кто-то. Очередь дошла до меня. – Иван Гребенщиков, машинист, – прошептал я, вспоминая, как сварился он заживо, попав под струю шипящего пара. – Вася Оськин. – Катя вспомнила молоденького писаря, призванного в прошлом году. – Николай Наглее, штаб-горнист. – Михалыч смахнул набежавшую слезу. – Донат Баренев, барабанщик, – сказал Тихон Чибисов – тот самый, что был ординарцем у Руднева. Тихон вздохнул, вспоминая, как Донат спас командира, приняв в спину два десятка осколков. – Комендор Григорий Поснов, погиб возле орудия. – Зарубаев надел фуражку и отдал честь. – Нирод Алексей, мичман. Нашли только руку, сжимающую дальномер. – Руднев посмотрел на нас и отвел взгляд. Он плакал. Железный капитан, человек, который не дрогнул перед эскадрой Уриу, тот, кому хотел подражать Виктор Санэ – капитан «Паскаля», не скрывал своих слез. Тридцать одно письмо должен будет написать капитан и разослать по тридцати одному адресу, и все письма будут кончаться одной и той же фразой: «Погиб, защищая Отечество». * * * Вечером того же дня мы прибыли в Севастополь. Как и Одесса, город был расцвечен флагами, цветами, и по всему городу гремели оркестры: гудели трубы, надрывались тромбоны, свистели флейты, ныли протяжно скрипки, дрожали контрабасы, выбивали дробь барабаны и звенели литавры. Сплошная какофония висела над городом, но если разложить все это по оркестрам, а оркестрантов развести подальше друг от друга по садам, паркам и скверикам, получалась великолепная музыка, состоящая из торжественных гимнов, энергичных мазурок и мелодичных вальсов. Навстречу нам шел пароход, салютуя флагами и артиллерийской стрельбой. Порыв радости от увиденных родных берегов прошел, и его место заняла некая напряженность, связанная прежде всего с неопределенностью нашего статуса. Кто мы – герои или предатели, утопившие крейсер и канонерку? Все, кто прибыл раньше нас, писали о восторженном приеме, но все телеграммы были посланы или из Одессы, или из Севастополя. Дальше следы первых двух команд терялись, и больше они не выходили на связь. В курилках, в переполненных каютах, на забитых палубах мы говорили только о них. Или их всех арестовали, или, наоборот, окруженные почетом, они просто забыли про нас. На «Кримэ» поймали швартовые и потянули к себе двенадцативесельный шлюп, подошедший с русского парохода. Пока наматывали концы и подтягивали шлюпку, переполненную гладковыбритыми чиновниками, усатыми генералами и бородатыми адмиралами, на баке собрались все офицеры, обсуждая причину прибытия столь важной и разноперой делегации. – Как вы думаете, господа, нас повесят или расстреляют? – мичман Балк сказал это с иронией, но основная масса офицеров восприняла его шутку вполне серьезно. Со дня боя и до того момента, как Руднев смог сообщить наместнику о том, что произошло в Чемульпо, прошло две недели. За это время японские газеты раструбили по всему миру, что русские утопили свои корабли и сдались японцам. А раз так, то общественное мнение, которое формирует пресса, было не на стороне тех, кто дрался в Чемульпийском заливе. – Лично вас, мичман, повесят. |