Онлайн книга «Два билета в никогда»
|
Эгоизм чистой воды. И Женькина любовь так же чиста, как Сашин эгоизм. – …Расскажете ее, да? – не унималась Аня. – Как-нибудь. – А чем вы занимаетесь? Кроме того, что любите Сашу? – Я работаю. Официанткой в баре. – Да ладно. – Непонятно, чего в Анином голосе было больше – удивления или восхищения. – Ты что-то имеешь против официантов, чикýля? Ох, уж это знаменитое Женькино «чикуля», русское производное от вполне нейтрального испанского chica [17] . Оно не предвещает ничего хорошего для случайно попавшей под раздачу оппонентки. Будь-то торговка на рынке, обвесившая Женьку при покупке сельдерея, или цыганка с гипнотическими глазами, на дурик попытавшаяся спереть у нее кошелек. По-русски этот неологизм звучит довольно забавно. По-испански, как оказалось, тоже. – Ничего. Это даже здорово, по-моему. Обязательно скажите об этом Ба. Ей не понравится. – Почему? – удивилась Женька. – Она плохо относится к обслуге… Э-э… так она называет, не я. Посмотрите потом на ее лицо, будет весело. – По-моему, это глупо. А вовсе не весело. – Ничего не поделаешь. Здесь полно глупых людей. И уроды найдутся, если хорошенько поискать. Неизвестно, что бы еще наговорила Женьке Сашина, оказавшаяся такой общительной, племянница, если бы дверь на кухню не распахнулась и на пороге не появился Михалыч. От него валил пар, как бывает с человеком, попавшим из холода в тепло, а снег, плотно облепивший его шапку, тулуп и бороду, придавал сходство с Дедом Морозом из-под ёлки. – Где Габитовна? – коротко рявкнул он. – Кто-о ее знает. – Эльви пожала толстыми плечами и отвернулась к плите, продолжая что-то помешивать сразу в двух сковородках. – Да что ж такое!.. Когда она нужна – век не сыщешь. – А что случилось? – поинтересовался Саша. – Случилось. Собак потравили. Я к вольеру подошел… Ну, значится, чтобы их выпустить… А они лежат. Дохлые. Эльви так и не повернулась к Михалычу, лишь ускорила ритм: теперь за ее – и без того проворными – руками невозможно было уследить. – Радуешься, поди, старая чухонка?.. Рад Яков, что пирог с маком? – Ду-урак. – Ты их терпеть не могла. Может, сама и притравила? – Ду-урак, – снова повторила Эльви. – Они ж никого к себе не подпускали. На меня и то скалились, а я им жратву ношу. Видать, в жратву яд и подмешали. Для своей пейзанской бороды, общей косноязычности и видимой недалекости Михалыч оказался удивительно прозорливым. А Саша неожиданно рассердился на Аню и на ее своеобразное чувство юмора, которое позволило назвать кавказцев Петровым и Васечкиным. Петров и Васечкин мертвы. Звучит как название триллера, не сулящего ничего хорошего главным героям. Лучше бы псам было оставаться безымянными. – Дурной знак, – ни к кому не обращаясь, пробормотала Женька. – Дурной знак. – Вы понимаете русский? Так он и знал. Так и знал, что этот вопрос настигнет Женьку рано или поздно. Неважно, кем он будет задан, но лучше… чтобы это не была Аня – чикуля, слишком внимательная для своего возраста, слишком цепкая. Но это была Аня. И теперь она смотрела на Женьку в упор. Странно, что известие о смерти псов не произвело на нее особого впечатления. А Женькина невинная фраза – произвела. Петров и Васечкин мертвы, а теперь и Женька прокололась. – …В общих чертах. – Сашина невеста из «Blue and Green» выдержала взгляд и даже позволила себе слабо улыбнуться, хотя обстоятельства к этому нисколько не располагали. – Что-то случилось с собаками, да? – Их отравили. – Ужасно. – Ужасно глупо, – поправила Аня. – И смысла в этом ноль. Я же говорила. Здесь есть уроды. Вот они и активизировались. Надо вмешаться, – решил про себя Саша. Если обе девушки углубятся в уродские филологические дебри – неизвестно, чем все закончится. Известно чем. Пришлые испанцы будут обвинены во вранье. Он, Саша, будет обвинен во вранье и клоунаде, а этого хочется меньше всего. Не сегодня, не здесь. – Может быть, соседи постарались? – высказал предположение он. – Нет тут никаких соседей, – тут же отозвалась Аня. – И забор пятиметровый. Взять можно только штурмом. И вообще… Я знаю, кто это сделал. Все, кроме Хавьера, который пребывал в блаженном испанском неведении, как по команде обернулись к Ане. Даже Эльви на секунду оставила кастрюли без присмотра. – Кто? – спросил Саша. – Кто? – выдохнул Михалыч. – Английский недоумок. Больше некому. Напрямую обвинив Марика, Аня обвела присутствующих победительным взглядом. В нем было столько неприкрытого злорадного торжества, что Саша поежился: – Зачем ему это нужно? – Просто так. Потому что урод. И сердце у него червивое. Так сказала Женька, которая никогда не ошибается в людях. Почти не ошибается, Саша – ее единственная ошибка. – Ничего не бывает просто так, чикуля. – Тебе виднее, чикуля, – парировала Аня Женькину назидательную фразу, тут же перейдя на «ты» – заносчиво и демонстративно. – Но с уродами все по-другому. Гадят по призванию. – А они точно умерли, псы? – еще раз переспросил у Михалыча Саша. – Может быть… – Околели. Сами сходите, посмотрите. Провожу. – С ядом как-то не вяжется. Откуда ему взяться? – Да есть у меня кое-какие химикаты в сараюшке, – помявшись, заявил Михалыч. – Летом садовых вредителей травлю. Габитовна, поди, расстроится. Она их взрослых взяла, натасканных. Того… Кучу бабок за них отвалила. Теперь вот новых покупать… Никто, никто здесь не переживал о Петрове и Васечкине – живых существах. Эльви не любила их изначально, Аня была слишком увлечена своей ненавистью к «английскому недоумку» Марику, а Михалыч, сморщив узкий бугристый лоб, подсчитывал материальный ущерб. Саше стало грустно и захотелось уйти. – Что происходит? – наконец-то проявил себя Хавьер. – Кто-нибудь мне объяснит? – Мелкие домашние неприятности, – солгал Саша. – Неважно. – У него? – Cветлые глаза Хавьера остановились на Михалыче. – Русский национальный тип? Очень колоритно. Я бы хотел поговорить с ним. – Прямо сейчас? – Когда неприятности улягутся. – Поговорите лучше со мной, Хавьер. – К способности Ани немедленно переключаться еще нужно было привыкнуть. – Я тоже – русский национальный тип. |