Книга Цветы всегда молчат, страница 62 – Яся Белая

Она заметила, как он посмотрел на ее чулки и панталончики. Она всегда придерживалась правила, которому ее обучила маман: платье может быть простым и даже грубым, а вот белье всегда должно быть дорогим и тонким. И по вспыхнувшим глазам доктора она поняла: оценил! Его рука скользнула вверх и коснулась ее лона. Латоя едва удержалась от желания потереться о его пальцы – длинные, чуткие и тоже покрытые веснушками.

– Вы влажная и вся горите, – констатировал он, убирая руку, чем вызвал у нее возмущенный вздох. – Сейчас я выпишу вам лекарство.

– Лекарство? – она села, одернула юбку. – Зачем?

– Вам нужно успокоиться. Постоянное пребывание в таком возбужденном состоянии ни к чему хорошему не приведет.

– Ах! – острая боль от его слов пронзила ее сердце: неужели она для него лишь очередной объект исследований?

Латоя закрыла лицо руками и разрыдалась.

– А вот плакать не надо, – мягко сказал Вардис, присаживаясь с ней рядом и обнимая за плечи.

– Но… как же… Ведь я… я не нравлюсь мужчинам…

– С чего вы взяли? – Он с удивлением уставился на нее.

– До вас здесь гостили супруги…

– Латоя! Дорогая моя! Только не говорите мне, что вы пытались совратить Ричарда Торндайка! – Колдер уже рассказал ему о своих недавних визитерах.

– Да-а… А что здесь такого? – Латоя была само недоумение.

– Ну как бы вам сказать, – проговорил Вардис уклончиво, – Ричард не просто влюблен в свою жену, да и узы, которые их связывают, намного сильнее брачных. Если эту связь разорвать, последствия могут быть катастрофическими. Так что у вас, моя дорогая, не было ровным счетом никаких шансов с ним.

– А с вами? – она посмотрела на него с надеждой. – Разве я вам не нравлюсь?

– О, вы нравитесь мне больше, чем допустимо между врачом и пациенткой, – искренне признался он. – Скажу вам более, нужно быть слепцом и глупцом, чтобы не обратить на вас внимания. А я не являюсь ни тем, ни другим.

– Ну так почему мы еще не слились в экстазе? – капризно поинтересовалась она.

– Видите ли, дорогая Латоя, – он отстранился и встал, – у меня есть некоторые принципы. Вы – кузина моего близкого друга.

– Да я ему седьмая вода на киселе! – вскричала она.

– … И вы помолвлены! – проигнорировав ее возглас, завершил он.

– К черту эту глупую помолвку!

– Латоя, можете счесть меня шовинистом, но я не могу согласиться с таким положением вещей. Я содрогаюсь от мысли, что, будучи чьим-то женихом, мог бы оказаться в аналогичной ситуации. Вы хоть на минуту задумались, что станется с этим несчастным, которому вы столь бесцеремонно разобьете сердце?

Латоя уже набрала в рот воздуха, чтобы возразить ему: дескать, Аарон совсем не любит меня, так что переживет, но Вардис закончил сам:

– Поэтому давайте договоримся на будущее, чтобы мы могли остаться друзьями, вы прекратите всякие попытки соблазнить меня, хорошо?

Она вздохнула и кивнула.

– Вот и славно! – Он протянул ей пакетик из тонкой бумаги. – Принимайте этот препарат три раза в день после еды. Возбудимость спадет, и вы сможете смотреть на мир более здраво.

Она вымученно улыбнулась и направилась к двери. Вардис бросил ей вслед:

– Не расстраивайтесь! Вы очень красивы! И обязательно найдется мужчина, который полюбит вас со всем пылом страсти. Просто это не Ричард и не я. Но он где-то есть. Обязательно верьте в это.

Латоя улыбнулась уже теплее и не так грустно:

– Вы удивительный доктор!

– Благодарю, – сказал он, улыбнувшись в ответ. – Обращайтесь, если что.

Она пообещала.

Мифэнви раскладывала цветы на буре. Венчиками вниз, чтобы лучше просохли. Перед тем как опустить каждый в емкость для сушки, она проводила пальцами по лепестками: то бархатистым, то шелковистым, то жестким. Теперь она умела читать их истории. Цветы говорили с ней, и она слышала их. Уложив последний, она присыпала их сверху абсорбентом и прикрыла. Потом наделает венков – Мэрион заслужила яркую свадьбу.

Мифэнви вытерла руки и опустилась на скамейку. Она тихо радовалась тому, что они успели набрать цветов до дождей, которые зарядили теперь надолго. Она знала: в замке скоро станет серо и уныло до самой зимы. Но Мифэнви любила осень и эту ее печаль. А еще – когда Колдер вот так вот подходил сзади и клал руки на плечи. Она потерлась щекой об его ладонь. Колдер наклонился и поцеловал ее, потом присел рядом.

– О чем думаешь, Незабудка? – Он вытянул шпильки из ее прически, и волосы раскаленной лавой упали на плечи и узкую спину.

– Об осени, дожде и тебе, – тихо ответила она, обнимая его.

– Разве я похож на осень и дождь? – удивился он.

– Нет, просто они запрут нас в замке, а значит, мы чаще будем вместе, – пояснила она, удобнее устраиваясь в кольце его рук.

– За это я сам готов полюбить осень. Хотя… я и так держу ее в объятиях, – он осыпал поцелуями рыжие завитки ее кудрей.

И Мифэнви, наслаждаясь лаской, подумала, как много изменилось в ее жизни за столь короткое время и сколь много изменится еще, когда под сердцем зашевелится ребенок. Как же чудесно цвести и быть живой!

Взволнованный мальчишка-прислужник выглядел запыхавшимся и смог произнести только одно:

– Там!..

Но и того хватило, чтобы лорд и леди Грэнвилл грустно и разочарованно вздохнули: за последнее время они успели усвоить – с этого слова ничего хорошего в их жизни не начинается!

Прическу пришлось поправлять на ходу дрожащими пальцами, из-за чего та выглядела еще более растрепанной и вызывающей, чем просто распущенные волосы. Колдер бросал на жену лукавые и страстные взгляды: она смущалась, зная, что так нравится ему еще больше.

В холле их ждало представление. Аарон Спарроу мерил помещение широкими шагами, и пухлые его щеки дрожали от гнева. Он так напоминал рассерженного воробья, к тому же вымокшего насквозь, что Мифэнви едва сдержала смех. Но когда она посмотрела на причину его недовольства, стало не до веселья: Латоя была бледна как смерть, а в глазах ее дрожали слезы.

Мифэнви решительно подошла к кузине, обняла ту за талию и бросила на Спарроу укоризненный взгляд.

– Нет, миледи! – возмутился он. – Не смотрите на меня так! И вы, милорд, – обернулся он к Колдеру, – послушайте и знайте: эта женщина – мошенница!

Колдер помрачнел.

– Вне зависимости от моих личных симпатий и антипатий, я не позволяю оскорблять своих родственников под крышей этого замка или где бы то ни было еще.

Он умел говорить так холодно и резко, что даже у Мифэнви, знающей, каким он бывает горячим и нежным, бежали мурашки. Но Спарроу ничуть не испугался.

– Вы думаете, я бы стал бросаться обвинениями, не будь у меня веских доказательств?! Вот! Полюбуйтесь! – и протянул лорду Грэнвиллу дагерротип.