Онлайн книга «Другой день, другая ночь»
|
Она рассказывает ему о предложении. – Мало, – отрезает Гленн. – Что, прости? – Я хочу больше, а ты разве нет? В наших интересах получить максимум, если каждый из нас хочет купить себе что-нибудь приличное. – Никто и никогда не дает, сколько просят. – Никто и никогда не соглашается на первое предложение. Мы выставили дом на продажу всего шесть недель назад. Давай посмотрим – а вдруг они дадут больше. Им же вроде понравился дом. – Давай ты посмотришь, дадут ли они больше, – отвечает Эбби. – У тебя лучше получается торговаться. – Не могу. Мне трудно звонить с работы. Значит, этим тоже должна заниматься я, думает Эбби, закипая от злости. Почему все самое трудное достается мне, ведь я даже переезжать не хочу? Она уже собирается высказать это вслух, но сперва мысленно прокручивает диалог. Я отказываюсь звонить риелтору, мы с Гленном ссоримся, в итоге я почувствую себя виноватой и все равно позвоню. Гнев хотя бы заглушил панику. Но, несмотря ни на что, она слишком устала, чтобы бороться. – Ладно. Только это затянет дело. А я думала, ты хочешь разъехаться побыстрее. – Да, хочу, – говорит Гленн. – Однако самое важное – условия продажи. – Понятно, – отвечает Эбби. Ей так и хочется добавить: как ни смешно, я считала, что важнее наша семья. * * * Молли с Люком припустили вперед. Анна и Карен идут более размеренным шагом, читая надписи на надгробиях. Карен несет букет анемонов на могилу мужа. – Жаль, что сейчас у нас не такая пафосная погребальная культура, как в викторианскую эпоху, – говорит Анна, беря Карен под руку. – Звучит не слишком ужасно? Карен улыбается подруге. – Ты всегда больше тяготела к готике. Только посмотри на себя. Анна вся с головы до ног в черном, Карен – в одежде земляных тонов. Шел дождь, однако Анна в стильных кожаных сапожках на шпильках, а Карен – в резиновых калошах с ребристой подошвой, чтобы не скользить. – Согласна, – улыбается Анна. По обеим сторонам дорожки тянутся квадратные надгробия, почти на каждом – ангелы с воздетыми кверху руками и устремленными в небо глазами. – Карен, не сочти за кощунство, но если случится так, что я уйду раньше тебя, я бы очень хотела большую статую с приличными крыльями и безмятежным взглядом. – Посмотрим. – Эвфемизмы вроде «упокоилась» или «почила вечным сном» можешь опустить. Достаточно простого «умерла». «Скорбим и помним», – читает Карен. Ей нравится надпись. Булыжная мостовая вскоре сменяется бетонированной дорожкой, от эффектных памятников девятнадцатого века они переходят к скромным крестам двадцатого. – «Светлая память», – произносит Анна. – Кругом одно и то же. У них что, совсем было плохо с воображением? Зря, наверное, я согласилась взять ее с собой, думает Карен. – А ты у нас литератор прямо. Вряд ли Первая мировая давала много возможностей для полета мыслей. – Извини. – Да ладно. Саймону наша болтовня пришлась бы по душе, напоминает себе Карен. Он любил подтрунивать над Анной. И уж меньше всего он хотел бы, чтобы я здесь рыдала. До смерти мужа Карен представляла себе погост как уединенное место, куда приходят скорбящие и где тишину нарушают лишь птичий щебет да колокольный звон, однако кладбище, на котором похоронен Саймон, вклинилось между оживленной Олд-Шорхэм-роуд и железнодорожными путями. Во всей округе только здесь и были свободные участки. По крайней мере, по траве скачет парочка ворон – уже хорошо. Они с Анной сворачивают на узкую тропинку, бредут мимо выстроившихся полукругом свежих памятников. – Срамота какая, искусственные цветы, – возмущается Анна. По мнению Карен, их оставили люди с небольшим достатком, которые хотели чего-нибудь долговечного, но она вновь воздерживается от комментариев. – Мамочка, смотри! Впереди Молли нетерпеливо подпрыгивает на месте и на что-то показывает рукой. – Боже милостивый! – восклицает Анна, дойдя до нее. Огромными трехмерными буквами, сложенными из головок мрачно-синих гвоздик, сообщается, что недавно умер Джейден. На могиле гора игрушек, плюшевых мишек, снеговиков в стеклянных шарах и свечей пастельных тонов, крохотных колокольчиков и ветряных мельниц. Здесь же лежат и мокрые от дождя фотографии мальчика. Почти младенец. Карен всматривается в надпись на надгробии: возраст 22 месяца. К горлу подкатывает ком. – Такого тоже не устраивай, – продолжает Анна. – Зато детям это нравится. Молли присаживается на корточки и восторженно оглядывает игрушки. – Вот только у Молли я еще не спрашивала советов! Карен понимает: Анна пытается ее развеселить, но она еще не отошла от встречи с отцом, и это резкое замечание переполняет чашу. В другое время она бы промолчала, однако сегодня ей трудно сдержаться. – У людей страшное несчастье! Уверена, что родители Джейдена со временем уберут отсюда все. Просто так они выражают свое горе. Подруга обиженно пыхтит, а Карен продолжает: – Разве ты вправе судить, что уместно, а что нет? Поднявшись по некрутому склону, в полной тишине – если не считать цоканья каблуков Анны, – они подходят к могиле Саймона. – Прости, – бормочет Анна. Что-то мешает Карен остановиться. – Надеюсь, это надгробие заслуживает твое одобрение, – резко бросает она. Прямоугольная мраморная плита, на которой выгравированы лишь даты рождения и смерти Саймона. – Не хотела тебя обидеть. У Карен пылают щеки. Она наклоняется, помогает Молли поставить в вазу анемоны и чувствует, что не может успокоиться. – Уйди, прошу тебя. Почти сразу Карен жалеет, что произнесла эти слова. «Анна моя лучшая подруга. Она была рядом, когда я выходила замуж, когда рожала детей, она очень поддерживала меня, когда умер Саймон…» И все же Анна уходит прочь по узенькой дорожке, а Карен просто стоит и слушает, как цокают каблуки, смотрит, как развеваются на ветру полы стильного черного пальто. * * * Майкл берет себя в руки и достает из-под кассы письмо. Подписано «Бобом Хокинсом в присутствии понятых». Значит, еще какое официальное. Он читает список, тревога растет. Можно сверить сумму по своим квитанциям – они лежат в коробке в подсобном помещении, Майкл так и не заставил себя на них взглянуть, – но он помнит почти каждую закупку, так что все должно быть правильно. 3800 фунтов. |