Онлайн книга «Выбор оружия. Последнее слово техники»
|
Я принадлежу к необщительным типам – ну, ты знаешь, – и во время путешествия делаю вид, что рядом со мной никого нет. К тому же в те времена я был довольно застенчив (хочешь верь, хочешь не верь), и мне ужасно не хотелось говорить со старым занудой: что у нас могло быть общего? Но он начал разговор, а я не мог ему нахамить и просто отвернуться. Если память мне не изменяет, он указал на фантастический роман, вклинившийся между моей ногой и подлокотником кресла. – Вы верите во всю эту писанину? – Шотландский акцент, хотя и не очень сильный; может быть, юго-восток или Эдинбург. Я вздохнул. Ну вот, приехали, подумал я. – Простите? Вы что хотите сказать? – Ну, НЛО и всякое такое. – Да нет. – Я перелистал страницы дешевой книги, словно ища в ней ответ. – Просто люблю научную фантастику. И потом, про НЛО пишут не так уж много. Вот эта книга совсем о другом. А про НЛО я, возможно, и читать бы не стал. – Ах так. – Он посмотрел на книгу (меня смутила слишком яркая обложка, и я засунул книжку куда подальше). – Вы студент? – Да. Вернее, нет. Был студентом. Закончил в этом году. – Вот как. Небось наукой занимаетесь? – Английским. – Вот как. Но наука вам нравится? Уверен, именно так он и сказал. На следующий день я записал большую часть нашего разговора и пару месяцев спустя написал об этом стихотворение – «Джек». Будь у меня те мои заметки, они бы подтвердили, что именно так он и сказал: «Но наука вам нравится?» Так мы перешли к теме, о которой он всегда хотел поговорить. Он – да, звали его Джек – не мог понять, как это люди рассуждают о событиях, случившихся миллионы лет назад. Как вообще человек может утверждать, что то-то и то-то произошло там-то и там-то, тогда-то и тогда-то? Он этого не понимал. Он был христианин, и Библия представлялась ему источником куда как более основательным. Ты знаешь, что такое тоска смертная? Мы были в дороге уже два часа и даже Нортгемптона еще не проехали, и я был обречен (возможно, до самого конца пути, судя по акценту моего попутчика) сидеть рядом с древним старикашкой, который считал, что вселенная была создана в пять вечера, в 4004 году до нашей эры. Черт бы его драл. Я был молод и глуп и на самом деле попытался объяснить (я смотрел программу «Горизонт» и иногда перелистывал «Нью сайентист»). Пусть теперь стихотворение перебьет мой рассказ (пишу по памяти, так что не суди слишком строго). И боже мой, читатель, что я мог? Да, сделал я несмелую попытку, Сказал, что все взаимосвязано, что физики И химии законы, благодаря которым Он сидит в автобусе, урчащем на шоссе, На протяжении веков определяли жизнь. Упомянул я углерод 14 И длительный его полураспад, Ориентацию магнитных линий, Впечатанных в породу Огнем пожаров древних, Окаменелости назвал и континентов дрейф, Эрозию и непрерывность И неизбежность перемен… Но с первых самых слов, Да что там говорить – еще до них Я знал, что вопиет в пустыне мой глас. А где-то в глубине, За всем этим набором дилетантщины Нечто похожее гораздо больше На то «я», что было мной в реальности, В очки его смотрело и слушало. Старинные очки в оправе толстой Со слоем пыли. Перхоть, мертвые чешуйки старой плоти, Волоски, что слиплись от сала кожного И пота, царапины на стеклах – все это Смотреть ему мешало, даже если бы Глаза его не сдали с тех времен, Когда диоптрии ему назначил окулист. Та въевшаяся в стекла муть, Безлично-обезличенная грязь Лишала их какого-либо смысла, Эти линзы. Но как глаза за ними — Эти старческие мутные глаза — Могли бы разглядеть, что стекла В их виде нынешнем Мешают только им смотреть на мир? (В те времена я практически не пользовался рифмой, считая ее лишь одним поэтическим средством в ряду прочих.) Там было что-то еще – рассуждения о «видимости», о туманности мышления и все в таком роде, но я это опускаю, чтобы без дальнейших задержек привести концовку: Но он был глух ко всем моим словам. Сорвал я голос, Но наконец доехали мы до Шотландии, и он сошел — сестра его ждала в каком-то маленьком, дождем избитом городке. Ну как? Идем дальше. Прошлая неделя. Я с основным ядром Литературной творческой группы сидел в поезде-экспрессе. Мы направлялись в Лондон на чтения в Институт современных искусств (Кэти Акер, Мартин Миллар и др.). Я сидел напротив Мо – симпатичного индийца с усиками и очень умного. Почему он выбрал нас, а не Оксфорд или Кембридж – одному богу известно. Я вылил содержимое маленькой бутылочки «феймос граус» в пластиковый стакан и вытащил книгу, которую собирался читать, и тут Мо… напрягся. Я плоховато разбираюсь в телесном языке. Я знаю, что многое проходит мимо меня (понимаешь – я ведь слушаю, что мне говорят), но, такое ощущение, Мо вдруг превратился в ледяную статую, и эти волны холодной враждебности стали накатываться на меня через стол. Другие тоже это заметили и замерли. Значит, я вытащил «Сатанинские стихи» Салмана Рушди из рюкзака, так? А Мо сидит на своем месте и ждет, что сейчас эта книга начнет коробиться, морщиться и наконец прямо у меня в руках займется огнем. Я не знаю, слышал ли ты про шумиху вокруг этого романа. Новость не то чтобы для первых страниц, и пусть так будет и дальше – но после выхода книги много мусульман требовали ее запрета, изъятия или чего уж там, потому что она содержит (как они утверждают) нечто богохульственное против Корана. Я разговаривал на тему авторской свободы и религиозного цензорства в нескольких аудиториях, но роман так до сих пор и не прочитал, и мне не приходило в голову, что кто-нибудь вроде Мо (которого не было ни в одной из этих аудиторий) может оказаться на стороне плохих ребят. – Мо, что-то случилось? – Это плохая книга, мистер Манро, – сказал он, глядя на книгу, а не на меня. – Она злая, кощунственная. – (Остальные погрузились в смущенное молчание.) – Слушайте, Мо, если эта книга оскорбляет вас, я ее уберу, – сказал я (и так и сделал). – Но я думаю, мы должны поговорить об этом. Итак, я сам еще не читал этой книги, но на днях я говорил с доктором Меткафом, и он сказал, что куски, которые кое у кого вызывают протест… это всего две-три страницы, не больше, и он не понимает, почему вокруг этого столько шума. Я хочу сказать, ведь это лишь роман, Мо. Это не… религиозный трактат. Это же вымысел. – Дело не в этом, мистер Манро, – сказал Мо. Он смотрел на мой маленький красный рюкзачок, словно там была атомная бомба. – Рушди оскорбил всех мусульман. Он всем нам плюнул в лицо. Это как если бы он всех наших матерей назвал шлюхами. |