Онлайн книга «Наследница трех клинков»
– Не было никакого француза, – ответила Наташа. – А встречалась с кем? – С покойного отца знакомцем. Он спрашивал, как живу. Я ответила – живу хорошо, грех жаловаться. Спокойствие Наташи было подозрительным. – Врешь. Кабы один раз ты с тем французом встретилась – куды ни шло! А тебя с ним дважды видели. И не в храм Божий ты по утрам ходишь! Говори прямо – что у тебя с тем французом! Не то я скажу! Тут Наташа уже немного смутилась. – Ничего, ваше сиятельство, он мне не любовник. – А коли не любовник – значит, ты ему пересказывала все, что в доме делается, чтобы он мог из Курляндии Катеньку забрать! Ты понимаешь, Дуня, какую ты змеищу на груди пригрела? – Наташенька, – жалобно сказала госпожа Егунова, – того ж не может быть! – Может, может! – княгиня была неумолима. – Кайся, не то в одной рубахе из дому выкинем, и няньку твою – следом! За то, что покрывала! Девушка и маленькая старушка у печи переглянулись. С разъяренной княгини сталось бы приказать лакеям – и выкинуть раздетых женщин на мороз. – Господь свидетель, никого я на Катеньку не наводила! – воскликнула Наташа и перекрестилась. – А кто ж, коли не ты?! Только тебе ее возвращение было во вред! – Лизанька, Лизанька! – закричала Авдотья Тимофеевна. – Не смей так говорить! – Как же не во вред?! Ты родную дочку будешь баловать, а про нее забудешь! Это ж и дитяти понятно! – Молчи, молчи! – госпожа Егунова повернулась к Наташе и задала совершенно нелепый с точки зрения княгини вопрос: – Наташа, ты меня хоть немножечко любишь? Ответ был неожиданный – Наташа кинулась к ее ногам. Стоя на коленках, она обнимала Авдотью Тимофеевну, а та гладила ее по голове. – Видишь, Лиза, видишь? – твердила госпожа Егунова. – Да врет же она, врет и не краснеет! Тебя разжалобить – много ума не надо! – крикнула княгиня. – Василиса, зови слуг! Если ее сейчас из дому не вышвырнуть, змею эту, то и никогда не соберемся! Василиса распахнула двери спальни. – Ванюшка, Тришка, Юшка! – позвала она. – Барыня велит Наташку с Семеновной выставить из дому в тычки! – В последний раз спрашиваю – что за француз? И о чем ты ему докладывала? Не скажешь – беги к своему любовнику по снегу босиком! – по лицу княгини было видно, что тем и кончится. Наташа вскочила с колен. – Нет у меня любовника, ваше сиятельство! И никому я ничего про Катеньку не говорила! А кто ко мне сунется – рад не будет! – Вот она, твоя молитвенница, какова! Лакей Ванюшка протянул было руку к Наташиной нянюшке, но Наташа тут же оказалась рядом с тростью, которой часто пользовалась отяжелевшая госпожа Егунова. – Пошел вон, дурак, – сказала она. – Не то зубов не досчитаешься. – Вот она, твоя смиренница! – княгиня прямо-таки ликовала. – Теперь видишь?! Василиса, всех сюда зови! Неизвестно, до чего бы додумалась княгиня, но в дверях спальни появился привратник, взволнованный чрезвычайно. Обычно ему в господские покои ходу не было, но сейчас он счел, что не до приличий. – Матушка барыня! – крикнул он. – Чудо, чудо Божие! Господин Бергман Катеньку привез! – Как?! Что ты несешь?! – крикнула госпожа Егунова, еще не осознав толком значения этих слов. – Катенька в сенях, в шубе, в платке! Красавица-то какая! С ней господин Бергман и еще люди! Прикажете впустить? – Лизанька, этого не может быть… – прошептала Авдотья Тимофеевна. – Лизанька, я встать не могу, помоги мне, Лизанька… – Все вон пошли! Все убирайтесь! Николка, веди сюда Бергмана, – распорядилась княгиня. – Дуры, шлафрок барыне подайте, оденьте ее! Чепец принесите! – Лизанька, меня ноги не держат! Поднимите меня, девки! К Катеньке меня отнесите! – требовала Авдотья Тимофеевна, и по ее пухлому лицу текли большие слезы. Тут случилось дивное – заплакала и княгиня. Она смотрела на свою давнюю и преданную подружку, смот рела и плакала точно так же – огромными слезами, текущими по улыбающемуся лицу. Это было счастье – редкое, неповторимое счастье. И ей самой было странно, что она так любит эту смешную наивную женщину, эту глуповатую домоседку, бестолковость которой в житейских вопросах могла довести рассудительную княгиню чуть ли не до бешенства. – Сюда, сюда! – издалека кричала дворня, от души наслаждаясь событием. Авдотье Тимофеевне подали шлафрок, кое-как надели большой чепец, и тут в дверях появился Бергман. Он улыбался, как человек, сотворивший великое дело, и совершенно не удивился, увидев в спальне княгиню. – Ваше сиятельство, сударыня… Вот, извольте получить… расписаться в получении… И эта немудреная шутка как-то удивительно пришлась к месту – словно солнечный лучик в утреннем окошке, который всюду кстати, хоть в хоромах, хоть в избе. Бергман отступил и, приобняв за плечи, ввел закутанную девицу. Тут-то все на миг и растерялись – как быть, что делать? Бергман, понимая общее смятение, сам снял с девицы шубу и платок. Взорам явились хорошенькое курносое личико в ореоле растрепавшихся рыжеватых волос, стройный стан, опущенные белые руки. – Катенька? – неуверенно произнесла Авдотья Тимофеевна. – Господи, Катенька… моя красавица… Катенька!.. Княгиня опомнилась первой. Она быстро подошла к девице и заговорила: – Катенька, светик, погляди – вон твоя матушка! Матушка, слышишь? – Матушка, – повторила девица, глядя на госпожу Егунову. Та ахнула и завалилась набок. Ее подхватили, засуетились, сунули ей под нос флакончик с ароматными солями, стали похлопывать по щекам. Княгиня за руку подвела к ней девицу. Девица шла покорно, с любопытством озираясь. – Девки, скамеечку дайте, – велела княгиня и усадила возвращенное дитя у ног Авдотьи Тимофеевны. – Катенька, ты меня понимаешь? Скажи еще хоть слово, Катенька! – Ручка, – подумав, сказала девица и показала одной рукой на другую. – Обезьянка. Катенька! И ткнула себя пальцем в грудь. – Мы тебя вылечим, бедняжка ты наша, мы лучших докто ров наймем, лучших гувернанток, – пообещала княгиня. – Дуня, приди ты в себя наконец! Все дурное кончилось! – Да, Лизанька, – ответила госпожа Егунова. – Молебен сейчас же велю отслужить! Милостыню по церквам раздам! Катенька моя! И она обняла девушку, стала целовать в румяные щеки. – Матушка, матушка! – повторяла та, тоже явно взволнованная. Дальше началось сущее безумие. Авдотья Тимофеевна, несколько помешавшись от радости, велела тащить в свою спальню все сразу – угощение, вино, дорогие меха, шкатулки с драгоценностями. Она сама вдела Катеньке в уши алмазные серьги, такие, что на придворный бал впору, сама окутала ее соболями. |