
Онлайн книга «Смерть моего врага»
— Это хорошо, — сказал я. — А иначе остаешься совсем один. Угрюмый одобрительно кивнул, снова засвистел, оборвал свист и взглянул на меня, как мне показалось, менее скептически. — Состоите в организации? — спросил он. Вопрос застал меня врасплох, он был настолько неожиданным, что я не успел собрать душевные силы, чтобы обдумать его и соответственно сформулировать ответ. Но думаю, что и в таком случае он прозвучал бы точно так же. — Еще нет! — проговорил я. Похоже, мой ответ его удовлетворил. Он кивнул головой в знак одобрения, откинулся на своем стуле и снова негромко засвистел. Тем временем Брат разговаривал с Младшим, они говорили о ком-то, кого здесь не было, но с кем все трое были тесно связаны. — В последнее время он вроде как выдохся, — сказал Брат. — Ты тоже обратил внимание? — Поссорился с руководством, — ответил тот. — Неудивительно, — сказал Атлет. — Я всегда считал его хилым. Не мой он тип, слишком много угрызений совести, слишком мало инициативы. — Но он проделал хорошую работу, — сказал Младший. — Не забывай, что поначалу он проделал хорошую работу. — Он был одним из первых, — задумчиво сказал Брат. — Слишком много угрызений совести, — повторил Младший. — Совесть? Вечно ты со своей совестью, — продолжал Угрюмый. — Хотел бы я знать, при чем тут совесть. Не болтай чепухи, он трусит. — Ты ел? — спросила она. — Немного, — коротко ответил он. Она вышла и занялась на кухне приготовлением ужина. Журчала вода, звенела посуда, слышались торопливые шаги по кафельным плиткам пола. — А вы ели? — крикнула она из кухни. — Да и нет, — прозвучало в ответ. — Сама знаешь, какие у холостяков желудки. — Тебе повезло, — сказал Угрюмый Брату. — Моя сестра ради меня и пальцем не пошевелит. Я для себя все сам делаю. А твоя нянька, она как? — Я доволен, — сказал Младший. — Она хорошо кормит. Когда прихожу вечером, на кухне всегда стоит для меня тарелка. — И платят ей прилично? — спросил Брат. — Не думаю, что она много на мне зарабатывает, — был ответ. — Значит, она относится к тебе как к сыну, а это еще хуже. Знаю я этих назойливых нянек. Поначалу приятно, что тебя балуют. Но потом терпение лопается, и ты даешь деру. — Я одно время тоже справлялся сам, — сказал Атлет. — Но беспорядочная жизнь вскоре отомстила за себя. Теперь я снова буду рад, если кто-нибудь ее упорядочит. — Вы здесь живете два года? — обратился Младший к Брату. — Год, — поправил его Атлет и посмотрел на Брата. — Не так ли? — У него есть совесть, вот он и трусит, — неуверенно предположил Младший. — Чушь, — возразил Угрюмый. — Он трусит, больше ничего. То, что ты называешь совестью, — это задержка в половом созревании. — Он бы хотел отменить совесть, — со смехом заметил Брат. Разговор начал утомлять меня. Это был зачерствевший пирог. Несъедобная приманка из страха, совести и отмены совести. На нее не выманишь из-за печи ни одну собаку. Хотя трое явно расходились во мнениях, они не переставали являть собой общую картину сплоченности. Это было единственным светлым пятном в безотрадном мраке их тоскливой беседы. Хоть бы девушка поскорей вернулась, в конце концов я пришел сюда с ней. Если она сейчас не вернется, я откланяюсь. Двое других все смеялись, только Угрюмый оставался серьезным. — Отменить? — строго переспросил он. — Совесть сама себя отменит. В один прекрасный день ты заметишь, что потерял ее. — А страх? — спросил Младший. — Тоже пропадет. — Откуда, собственно, берется страх? — спросил Младший тоном прилежного ученика, признающего безусловное превосходство своего приятеля. — Это сигнал, что приближается опасность. Предупреждающий знак. Он вынуждает тебя применить силу, чтобы ее отразить. Никто ему не возразил. Повисла пауза. Остальные своим молчанием выражали согласие с его объяснением. Они сидели на своих стульях и задумчиво глядели в пространство. Может, просто были голодны. Этого угрюмого парня, думал я, так гнетет его совесть, что он хотел бы избавиться от нее. Потому он и заявляет, что она исчезнет сама собой. Мне такие заявления знакомы, я часто их слышал. Компания, в которой я оказался, больше не составляла для меня тайны. Странным образом, я рассматривал этих четверых парней совершенно отдельно от девушки. Она как раз вошла в комнату, толкнув дверь ногой с такой силой, что та захлопнулась. Девушка принесла поднос с бутербродами, чаем, повидлом и фруктами. Атлет вскочил и бросился ей навстречу, протягивая руки. — Спасибо! — сказала она. — Будь добр, принеси скатерть. — Оставь, — сказал Брат. — Без надобности! — Почему? — сказала она, остановившись посреди комнаты и держа поднос на вытянутых руках. — Это лишнее, — возразил он. — Но без скатерти так неуютно, — ответила она спокойно и дружелюбно. Тем временем Атлет подошел к комоду, стоявшему у стены рядом с дверью и, не дожидаясь дальнейших указаний, вынул из верхнего ящика пеструю скатерть и встряхнул ее. Девушка кивнула. Он постелил скатерть на маленький стол. Эта короткая сцена снова показала мне, что в этом кругу царит внутреннее единство и близость, которая проявляется во всем, даже в споре. Для меня здесь решительно не было места. Меня это устраивало, и, пока она снимала угощенье с подноса и расставляла на скатерти, я поднялся. Она заметила, что я стою, взглянула на меня через стол и прервала свое занятие. — Вы же не собираетесь сейчас уйти? — спросила она удивленно. — Собираюсь. Я не мог так сразу придумать отговорку, кроме того, мое внезапное желание уйти противоречило другому импульсу: остаться, послушать, посмотреть, понять, что здесь происходит. Или это был лишь способ самоистязания, которое я тем самым доводил до крайности? Но должен признаться, что появление девушки побуждало меня все-таки остаться, так что моя поза выдала мою нерешительность. Другие это заметили, и Угрюмый положил ей конец, сказав: — Вам не нужно сбегать из вежливости. Не так уж мы голодны, оставим немного и на вашу долю. — А то он еще подумает, что вы трусите, — сказал Младший. — Можете не терзаться угрызениями совести. Вы ведь уже вышли из подросткового возраста? Вырвались из лап полового созревания? — Садитесь, — сказала девушка, продолжая накрывать на стол. К счастью, законы учтивости весьма эластичны, они еще растяжимее, чем мораль. Под их защитой можно выносить самые кричащие противоречия. Даже хамить и лгать, если умеешь создать видимость, что тебя вынуждают к этому законы учтивости. |