Книга Наездницы, страница 37 – Энтон Дисклофани

Мама говорила, что, когда я в седле, мною руководит голова, а не сердце. А также что это сослужит мне хорошую службу, но не позволит завоевать любовь и преданность Саси. Подобное умозаключение всегда казалось мне чересчур романтичным.

Я повернулась на бок и теперь лежала лицом к окну. За окном было темно, и мне чудилось, что я смотрю в пустоту. Мне хотелось, чтобы сегодня она была рядом со мной. Чтобы она видела, как я парю над землей. Может, тогда она полюбила бы меня? Она смотрела бы на меня, осознавая, что я, ее дочь, способна скакать так красиво, сидеть на лошади и не мешать ей нестись так быстро, как это только допускают время и пространство. Мама, мы как будто парили! Мама, если ты не можешь любить меня головой, то люби меня хотя бы сердцем!

И тут передо мной возникло лицо, и я подумала было, что мысленно вызвала мамин образ. Но нет, это был юноша. Я села на кровати, мое сердце учащенно билось, хотя я уже поняла, что это Бун. Я прислушалась и, с облегчением услышав похрапывание Мэри Эбботт, поспешила выйти наружу.

Бун выжидательно смотрел на меня, и я догадалась, что он, наверное, не получил письма Сисси.

– Ее здесь нет, – пояснила я. – Она в Монровилле.

Я никогда не стояла рядом с ним. Обычно я видела его лишь мельком, узнавала по рыжей шевелюре, и тогда будила Сисси.

Но сейчас он стоял очень близко, и я увидела, что он слегка переменился в лице после моих слов. Я знала, что для того, чтобы добраться сюда, ему приходилось одалживать машину и проводить в пути больше часа. Мы стояли на опушке леса. Он вынул из кармана тонкий портсигар и предложил мне сигарету в полной уверенности, что я ее возьму, и это заставило меня именно так и поступить. Прикрывая рукой сигарету, он прикурил от серебряной зажигалки, и я поняла, почему он так нравится Сисси. Он был очень спокоен и держался одновременно непринужденно и уверенно.

Он прислонился к стволу дерева и наблюдал за мной все так же спокойно. Тем временем я заметила, как стремительно укорачивается моя сигарета, и попыталась сделать затяжку, подражая кинозвездам. В моей семье никто не курил.

Бун улыбнулся.

– Ты никогда не курила? – мягко спросил он.

Я смущенно помотала головой.

– Представь себе, что ты просто дышишь, – произнес он и продемонстрировал, как это выглядит.

– Только с сигаретой во рту, – уточнила я, и он рассмеялся.

Он был одет аккуратно, но не строго. Его выглаженная рубашка не была, как говорится, с иголочки. Ремень обхватывал его тонкую талию не чересчур туго.

Внезапно я представила, что мы с ним встречаемся тайком от Сисси. Если бы она сейчас нас увидела, ей бы это не понравилось.

– Я пойду, – сказала я и бросила сигарету на землю.

Бун шагнул вперед, и на мгновение мне почудилось, что он собирается меня поцеловать. Он носком туфли вдавил сигарету в листья и отступил назад. Я почувствовала себя полной дурой оттого, что увидела то, чего и в помине не было, как всегда, решив, что являюсь объектом желания.

– Теа, – произнес Бун, и меня шокировало то, что он знает, как меня зовут. – Сисси…

Мимо дома Августы прошли две девочки. В одной из них я по голосу узнала Джетти. Я обернулась к Буну.

– Что Сисси?

– Она что-нибудь говорит?

– Она много чего говорит, – сказала я, и Бун улыбнулся.

Мне стало ясно, что он не шутит.

– Ты ей нравишься, – добавила я. – А она тебе?

Он медленно кивнул.

– Я хотел убедиться, что все делаю правильно.

Я улыбнулась, не веря своим ушам.

– Я бы на твоем месте не переживала… Но сейчас ты должен уйти. Нас могут увидеть.

Он снова окликнул меня по имени, когда я отвернулась, собираясь уйти. Я посмотрела на него.

– Дэвид, – произнес Бун. – Он мой друг.

Я и представить себе не могла, что они обсуждают нас так же, как мы обсуждаем их. Но, разумеется, они о нас говорили. Я пожала плечами.

– Посмотрим.

Бун был не из тех, кто наседает, желая добиться своего. Мне он показался очень добрым. Во что бы ни впутались Бун и Сисси (а кто мог это знать наверняка?), по крайней мере, он был добрым. Я надеялась, что он не заставит ее ни в чем раскаяться.

Дорогой Сэм,

я пишу в темноте (луна светит ярко, как солнце, во Флориде такого не бывает). Все остальные девчонки спят.

Тебе испекли апельсиновый торт? Со свечками?

Я бы написала тебе о здешней жизни и о том, как сильно она отличается от всего, что мы знали дома, но я не знаю, с чего начать. Йонахлосси – полная противоположность дому. И здесь так много девчонок!

На прошлой неделе я каталась верхом ночью. Это было так здорово, Сэм! Иногда я забываю, почему нахожусь здесь. Иногда все это просто выскальзывает из моей памяти.

Я еще никогда не писала тебе писем. И не получала их от тебя. Ни разу. Ты узнаешь меня, Сэм, или я уже не похожа на себя? Мне хочется знать, какой теперь ты. Возможно, ты даже не станешь все это читать. Возможно, ты предпочтешь сделать вид, что меня не существует и что я уже никогда не вернусь домой. Я тебя за это не виню, Сэм. Более того, я тебя понимаю.

Я представляю тебя и спрашиваю себя, делаешь ли ты все то, что делал раньше, когда я тоже была дома. Появились ли у вас с мамой и папой новые шутки, приготовила ли Иделла какое-нибудь новое блюдо? Я не могу представить себе, что жизнь может продолжаться и без меня. Это звучит самонадеянно? Я этого не хотела. Я думаю, ты понимаешь, что я имею в виду.

Когда ты уедешь из дому, ты увидишь, что в мире есть и другие люди, кроме меня. И кроме мамы с папой. Здесь так много девчонок! Сотни. Я никогда не слышала таких имен: Харпер, Роберта, Мэри Эбботт, Леона. Они мне нравятся. Не все, конечно, но многие. Я думаю, что после того, как ты увидишь, сколько других людей живет в мире, ты не будешь меня ненавидеть так сильно, как сейчас. Впрочем, я знаю, что ты меня не ненавидишь. Ты высказался предельно ясно. Ты ненавидишь то, что я сделала. Но, в сущности, Сэм, это одно и то же.

Сейчас я учу ездить верхом трех маленьких девочек. Хотя одна из них не такая уж и маленькая – ей двенадцать лет. Но моей любимице Декке семь лет. Она напоминает мне тебя – тоже умеет обращаться с животными. Лошади влюбляются в нее с первого взгляда. Она совсем еще ребенок и ничего не знает. Она задает очень странные вопросы! Вчера она спросила у меня, почему я девочка, а не мальчик, как будто это зависело от меня. Я мало что помню из того времени, когда нам было по семь лет. Но я помню тебя.

Ты и представить себе не можешь, как мне бывает одиноко!

Я заканчиваю письмо, пока совсем не расклеилась. Но прежде я должна спросить: наш кузен продолжает выздоравливать?