Книга Дело о продаже Петербурга, страница 84 – Андрей Воробьев, Михаил Карчик

— Интересно, — бандит повертел в руках пейджер, который Арчи недавно дал своей подруге. — Смотри-ка, пищит, зараза! Кавалер, небось?

Однако звонил отнюдь не кавалер. Это всего лишь Юля беспокоилась долгим молчанием подруги, напоминала редакционный телефон, по которому можно было разыскать журналистку.

— Пацаны, может, позвонить ей? Пусть приезжает, устроим групповуху.

В этот момент у одного из бандитов включился мобильник. Тот вытащил его и, к удивлению, услышал голос незнакомого человека.

— Это ты, Шпрот?

— Я, — удивился владелец трубки.

— Я слышал, ты в команде за главного. У вашего шефа временные проблемы. Поэтому, ваш куратор — я, Игорь Борисович. Слышал?.. Хорошо. Пассажирка у вас?

— Да, — промямлил слегка обалдевший Шпрот.

— Везите ее на базу. У Рэмбо не было дополнительных приказов?

— Только обыскать. Мы нашли пейджер. Тут ей разные подружки звонят.

— Немедленно просмотрите все последние сообщения, которые она получала.

В этот момент в машине произошла легкая борьба. Женевьева попыталась выбить пейджер из рук бандитов, но он хоть и упал, но не разбился.

— Минутку, шеф, — пробормотал Шпрот.

— Я не тороплюсь. Проблемы кончились. Ищи спокойно.

— Тут только трое с ней были на связи. Главный объект, второй, который сейчас в больнице, и эта подружка, Юля.

— Эй, Шпрот, — быстро прервал его новый шеф. — В прежних сообщениях эта Юля указывает свой пейджер?

— Да, есть однажды.

— Немедленно пошли ей следующее сообщение: «Юля, самые свежие новости насчет блокнота. Жду на пейджере». Когда придет ответ, сразу звони.

Ответ пришел через пять минут и он был лаконичен: «Об этом поговорим при личной встрече. Твоя более умная подружка Юля».

— Так, — голос Игоря Борисовича чуть повеселел. — Шпрот, мне кажется, ты сегодня работаешь против закона Мэрфи.

— Чего?

— Ладно, пошутил. Тебя эта проблема уже не касается. Быстро возвращайся на базу.

— Я всегда говорил, братва, — обратился Шпрот к подельникам, — пейджер это не игрушка для лохов. Эта фиговина иногда полезней «трубы» бывает.

* * *

В течение часа Нертов так ни разу и не притронулся к коньяку: он слушал, не отрываясь, собеседника. А «Главбух» потягивал коньяк, не прерывая рассказ. И как он, понятия не имея, кто же в действительности взорвал Нину с ребенком, постарался обезопасить их от нового покушения. Каких трудов стоило организовать «смерть» Нины в больнице, и каких, еще больших трудов, таким же образом спасти Митю. Про загородный санаторий, в котором он укрыл их в конечном итоге. Про то, как приходилось говорить с Ниной в первые дни, когда чуть ли не объявляла голодовку, требуя немедленно вывезти ее к мужу.

А потом говорить Павлу Олеговичу стало труднее. Ибо теперь речь уже шла о том, как выздоровевшая Нина не просила уже немедленно привезти ее к Алексею или дать позвонить ей по телефону.

— Ты пойми, — «Главбух» в очередной раз наполнил рюмку, — мне влюбить в себя больную бабу, ну, такая же подлянка, как ее, здоровую, связать и изнасиловать. Она сама так захотела. Не хочу говорить подробно, ты мужик умный, сам поймешь.

— Пойму, — горько ответил Алексей. — Я ее спас во Франции, она в меня влюбилась. Ты спас ее здесь, она влюбилась в тебя. Но почему раньше не сказал?

— Сперва хотел убедиться — не ее хотели взорвать. Потом, по правде говоря, она сама просила. Надеялась, ты как-нибудь привыкнешь. Найдешь утешение.

— Нашел. Только это утешение мне «жучок» в квартиру притащило! «Главбух», скажи, у тебя в школе пели такую песенку: «Весь мир — бардак, все бабы — б…»?

— Вроде, пели, — не сразу ответил Павел Олегович. — Кстати, именно она и попросила за тобой присмотреть. Когда я понял, что тебя пасут по полной программе, решил поговорить. Последнее время у меня привычка — без группы поддержки не выезжаю. Поэтому все удачно сложилось.

В комнату заглянул боец с «трубкой» в руке.

— Павел Олегович, вам из Москвы.

— Перезвоню, — ответил тот.

Боец вышел из комнаты, что-то бормоча в мобильник, но тотчас вернулся обратно.

— Это Виктор Николаевич, — неуверенно сказал он.

— Извини, — бросил «Главбух» и вышел в коридор.

Через минуту хлопнула входная дверь. Нертов сообразил, что, видимо, разговор оказался более конфиденциальным, чем изначально подозревал Павел Олегович.

«Главбух» появился через десять минут, и юрист определил их сегодняшнюю встречу как день побития рекордов. Десять минут назад Алексей мог бы уверенно сказать: он никогда не видел на лице своего сурового знакомца растерянности и печали. Теперь Павел Олегович выглядел еще печальней, чем совсем недавно.

— У меня для тебя появилась еще одна новость. Она тоже очень неприятная, — сказал он.

— Говори, — невесело усмехнулся Нертов. — Интересно, чем ты сможешь огорчить меня после сказанного?

— Мне только что предложили убить тебя.

— «Главбух», я устал сердиться на кого-нибудь. Скажи мне — сегодня день шуток? И насчет Нины, и насчет этого предложения.

— Не скажу. — Вместо этого скажу, что не услышал бы от меня никто. Впрочем, береженого Бог… Николаич, зайди-ка сюда, — приказал он в передатчик.

Через минуту в комнате оказался один из бойцов в наушниках и с большим черным ящиком, перекинутым через плечо.

— Николаич, осмотри-ка комнату. Мало ли какая дрянь здесь водится…

Дрянь не нашлась.

— Спасибо. Иди. Через пятнадцать минут сворачиваемся.

Когда за подчиненным дверь закрылась, «Главбух» обернулся к Нертову.

— Пожалуй, первый раз нам обоим сегодня повезло.

— Мне второй раз, — заметил Алексей.

— Понятно. Звонил мне старый друг, или уже не друг, черт знает, как его называть. Не скажу, что вместе лили кровь, но пуд соли съели. Потом он стал прихвостнем Грачева — понимаешь, когда. С той поры общались лишь по телефону. Сейчас он в Совбезе. Когда Грачев слетел, он остался. Фамилию называть не буду — и так говорю слишком много. В кадре он всегда на втором плане, но если кто-нибудь захочет взять Кремль штурмом, танки в Москву вводить будет он. Кстати, согласно плану, в тот день министр обороны будет исполнять его приказ. Его, а не президента.

— Твой друг решил, что я собираюсь брать штурмом Кремль? — хмыкнул Алексей.

— Не совсем, — Павел Олегович казался спокойным. — Все гораздо хуже. Есть такой деятель — Дубинский. Подозреваю — нынешнюю кашу, в которую ты вляпался, заварил именно он. Несмотря на любовь к Туманному Альбиону. Какое отношение имел этот тип к Совбезу ты, наверняка, знаешь.