Книга И корабль тонет…, страница 26 – Владимир Гурвич

Ромов, наконец, осторожно и тихо постучал. Дверь отворила его жена.

— Евгений Вадимович, проходите, — без всякого удивления сказала она, словно ждала его визита.

Ромов прошел в каюту и сразу же нашел взглядом Шаронова. Тот сидел за компьютером и что-то изучал. Он быстро взглянул на вошедшего, но на его лице не появилось никакого выражения. И Ромов вновь ощутил прилив обиды.

— Садитесь, — приветливо произнесла Ольга Анатольевна. — Вы правильно сделали, что зашли. Нам надо получше узнать друг друга.

При этих словах Шаронов снова оторвал взгляд от компьютера, но посмотрел не на Ромова, а на жену.

— Я тоже так считаю. Поэтому и решил зайти, — произнес Ромов.

— И правильно поступили, — вдруг произнес Шаронов. Он встал из-за стола и пересел поближе к Ромову.

— Я хочу вам сказать, что восхищаюсь вашими сценариями, — произнес Ромов.

— Я их давно не пишу, — быстро ответил Шаронов.

— Я знаю. И очень сожалею.

— С какого-то момента это занятие перестало меня интересовать.

— Я кое-что слышал о вашей новой деятельности. Но все равно это потеря для нашего кинематографа.

— Вы так думаете?

— Убежден!

— А в убежден в обратном. Может, когда-то кино приносило пользу общества, но те времена остались в далеком прошлом. Сейчас же кино, как губка, вобрала в себя все недостатки, все пороки, всю убогость современного мира. И если оно чему-то способствует, то только одному — делает его еще хуже. И такому кино я не желаю служить. Поэтому и ушел. Такова моя позиция.

Ромов какое-то время молчал. Кроме глухого раздражения никаких иных эмоций слова Шаронова у него не вызвали. Легко ему говорить, в свое время он на этом деле заработал кучу денег, стал известным. А когда нет ни того, ни другого, что делать?

— Я понимаю вас, хотя не совсем разделяю ваше убеждение, — осторожно произнес Ромов. Что бы он не чувствовал Шаронову, но портить с ним отношения для него — это пока непозволительная роскошь — Мне кажется, у кино есть еще большой потенциал.

— Весь его потенциал давно израсходован. Хотя в каком-то смысле вы правы, у него есть потенциал стать еще хуже, — усмехнулся Шаронов.

— Боюсь, наш спор ни к чему не приведет.

— А я не собираюсь с вами спорить. Для меня это непреложная истина.

— Пусть так, — вздохнул Ромов. — Но нам выпала судьба работать над одним проектом. И надо как-то договориться об общих принципах.

— Вот тут я с вами согласен. И что вы предлагаете?

— Я полагал, что вы что-то предложите. У вас гораздо больше опыта.

— Боюсь, опыт тут ни при чем.

— Что же тогда?

— Мы должны выработать общий подход к сюжету. Иначе будет трудно совместно работать.

— Так я для этого и пришел.

— Прекрасно. У вас уже есть какие-то мысли?

Ромов почувствовал нерешительность. Мысли у него уже были, но он сильно сомневался, что они войдут в созвучие с мыслями Шаронова. Самое плохое, что может случиться, если между ними возникнет острый конфликт. Ему, Ромову, плевать на то, какой в конечном итоге появится сценарий. Главное, чтобы заплатили. Но и ложиться под Шаронова тоже не хочется. В конце концов, он не мальчик, и у него тоже есть кое-какие достижения, по его сценариям снято несколько фильмов. Да, они не имели успеха, но…

— Если у меня не возникало бы мыслей, меня бы не пригласили.

— Резонно, — согласился Шаронов, как-то странно смотря на своего собрата по профессии. — Поделитесь?

Ромов не сомневался: то, что он сейчас скажет, Шаронову не понравится. А что делать, не молчать же все это время.

— Это должен быть сценарий о человеке, который благодаря своему упорству, смелости, дерзости побеждает судьбу.

Шаронов внимательно посмотрел на Ромова.

— А вы уверенны, что побеждает?

— Но в этом нет сомнений, то, что мы находимся здесь, на этом корабле, разве не яркое тому доказательство?

— Для меня — нет.

Ромов уже не в первый раз за время разговора почувствовал смесь удивления и раздражения.

— Что же тогда, по-вашему, является мерилом успеха?

— А у успеха нет мерила.

Ромов едва не подскочил на стуле.

— Это как понимать?

— Это надо так понимать, что и успеха тоже нет. Любой успех — это на самом деле отложенное поражение.

«А в своем ли он уме?»— вдруг мелькнула у Ромова мысль. — Разве может нормальный человек на гребне успеха уйти в неизвестность, в нищету. Говорят, что он живет крайне убого».

— Что же в таком случае есть?

— По большому счету ничего нет.

— Ничего? И нас тоже?

Шаронов посмотрел на Ромова и отвел взгляд.

— Но это крайняя точка зрения. Давайте не будем ее обсуждать.

— Тогда какую точку зрения мы можем обсудить?

— Сложно сказать.

— И все же?

— Поиск гармонии с высшим разумом.

— Понятно, — произнес Ромов. Что-то подобное он и ожидал услышать. В свое время он даже интересовался такими вещами, но быстро остыл.

— Это, конечно, очень важно, но у нас тут сугубо земные задачи. Нам надо написать такой сценарий, чтобы угодить заказчику. Я не уверен, что в этом деле нам поможет высший разум. У него свои заботы.

— Поверьте, высший разум помогает в любом деле, даже в самом ничтожном. А уж в нашем и подавно.

— Пусть так, — решил не спорить Ромов. — Я совсем не против его помощи. Если она на благо. Но определить концепцию сценария придется все же нам. Я вам сказал, как я ее вижу.

— Я принял к сведению.

— Что, значит, приняли к сведению. — Ромов вдруг ясно осознал: еще минут десять подобного разговора, и он потеряет контроль над собой. — Нам нужно в самое ближайшее время начинать работать над текстом. И без взаимного согласия ничего путного не выйдет. — Он замолчал, чтобы перевести дыхание и тем самым немного успокоиться, затем продолжил: — Нас пригласили писать сценарий совместно. И я намерен принимать в этом деле равное участие. Если вы надеетесь оставить меня на задворках, то вы ошибаетесь.

— Вас беспокоит, что вы не получите гонорар в полном размере? — спокойно спросил Шаронов. — Не волнуйтесь, я не претендую на вашу долю.

Ромов почувствовал, как невольно краснеет.

— Дело не только в гонораре, — пробормотал он.

— В чем-то еще? — впервые с некоторым даже интересом посмотрел Шаронов на собрата по профессии.

— Мне интересна сама задача. Я рассказал о своей концепции, а вы о своей — нет.