Книга И корабль тонет…, страница 42 – Владимир Гурвич

— Я привык все, что делаю, делать добросовестно. И если должен написать сценарий, он должен получиться отличным. Даже если у меня нет желания его писать.

— Я понимаю, — кивнул Шаповалов. — Мне нравится ваше отношение к делу. И что же вас привело конкретно?

— Это мнение не только мое, но и второго сценариста. То, как развивается сценарий, вернее, то, как выстраивается ваш рассказ, он получается излишне односторонний. Зрителю такой фильм покажется несколько монотонным.

— Ладно, не тяните кота за хвост. Говорите, с чем пришли.

— Чтобы фильм получился сбалансированным, требуется сильная женская линия.

Шаронову показалось, что по лицу Шаповалова прокатилось выражение недовольства.

— У меня был иной замысел.

— Он никуда не исчезает, наоборот, становится более выпуклым.

— Вы так думаете? — с сомнением произнес Шаповалов.

— Поверьте моему опыту сценариста.

— Если бы не верил, не пригласил. И что вы думаете об этом реально?

— На яхте с нами плывет Алла. Мне кажется, она достаточный интересный типаж, чтобы послужить основой образа.

— Как-то не думал об этом. Но если вы считаете, что это пойдет на пользу, валяйте. Этот тот вопрос, ради которого вы ко мне пришли.

— В общем, да.

Шаповалов с сомнением покачал головой.

— Странно.

— Вас что-то удивляет в моем поведении?

— Именно удивляет. Я ждал, что вы придете ко мне, но совсем не с таким вопросом.

— Почему?

Шаповалов на мгновение задумался.

— Не знаю. Мне так казалось. Разве этого недостаточно.

— Не всегда.

— Пожалуй, вы правы.

— С вашего позволения я пойду, — проговорил Шаронов.

— Если у вас вопросов больше нет, то есть у меня. Не возражаете, если я их вам задам?

— Задавайте.

— Хочу понять, что происходит. Всегда понимал, а сейчас ни черта.

— Вы о чем?

— Об этой пакости — кризисе. Все летит к чертовой матери. За неделю я потерял больше, чем за десять лет. Еще недавно мне казалось, что такого не может быть никогда. Можете мне объяснить?

— Могу, только не уверен, что мои объяснения вас обрадуют.

— Это уж мне решать, радоваться или нет. Говорите.

— Кризис — это период великого перераспределения: власти, влияния. И разумеется денег. Он отбирает у тех, кто все это имел, и дает тем, кто стоит в очереди на получении. Особенно сурово он обходится с теми, кто полагали, что то, что им было дано, является пожизненной рентой. И никто этого их никогда не лишит.

— Вы полагаете, я могу лишиться всего?

— Это не я решаю. Но полагаю, что такое вполне может случиться. Ни вы первый, ни вы последний.

— Вы прямо меня обнадежили.

— Я предупреждал, что мои слова вам не понравятся.

— Да что вы заладили: не понравятся, не понравятся. Разве в этом дело. Как уберечься от вашего перераспределения?

— Тут я вам не советчик. Могу лишь сказать: готовьтесь к худшему. По крайней мере, это не помешает.

— Нет уж, увольте. Это значит признать свое поражение.

— На самом деле, это и есть настоящая победа.

— Для вас, но не для меня, — вдруг почти вплотную подошел к Шаронову Шаповалов. — Для меня все предельно однозначно: победа — это победа, поражение — это поражение. И я никогда не изменю этому принципу.

— Я вас не призываю изменять своим принципам, я лишь высказываю свою точку зрения.

— И вы полагаете, что с такой точкой зрения можно жить?

— Я же живу.

— А вы уверенны, что это жизнь?

— До сих пор сомнений не возникало. Просто жизнь многогранна, у нее есть такие грани, которые кажутся непривычными. Но они не просто реальны, они гораздо реальней, чем привычное большинству существование.

— Думаете, я никогда не слышал такие речи, — усмехнулся Шаповалов.

— Их многие слышали, но мало кто их воспринимает. Они проходят сквозь сознание, как солнечные лучи сквозь стекло.

Шаповалов отошел от Шаронова и сел в кресло.

— Не могу понять, что вами движет. Прежде чем пригласить вас писать сценарий, мои помощники составили на вас целое досье. Сначала все шло абсолютно нормально. И вдруг в одно мгновение все изменилось, словно кто-то взмахнул волшебной палочкой. Я тогда даже подумал, что так не бывает. Либо это мистификация, либо помешательство.

— Я похож на сумасшедшего? — улыбнулся Шаронов.

Шаповалов бросил на него быстрый взгляд.

— Я видел немало сумасшедших. Не все они похожи на сумасшедших. Некоторых от нормальных не отличить. Но они сумасшедшие.

— Если вам так удобней, то будем считать, что я их тех сумасшедших, которые на них не похожи.

Шаповалов вдруг вскочил с кресла и нервно пронесся по каюте.

— Не могу я понять, что вами двигает. Не могу. А мне это не нравится. Вот смотрю на вас и виду ясно: вы такой же, как я, как все. Но при этом мыслите по-другому, поступаете по-другому. Такого не бывает.

— Бывает, хотя и редко, — возразил Шаронов.

— Но ведь до какого-то момента вы были такой же, как все. Значит, что-то произошло. — Шаповалов буравил Шаронова взглядом.

— Произошло, — подтвердил Шаронов.

— И что же?

— Я соприкоснулся с другой реальностью.

— Понимаю. — Указующий перст миллиардера показал вверх. — Вы побывали там.

— Где я был, точно не могу сказать. Может, там, — посмотрел Шаронов наверх, — может там, — посмотрел он вниз.

— Так там или там? — нетерпеливо спросил Шаповалов.

— Я же сказал, не знаю. Скорей всего ни там и ни там.

— Так не бывает, всегда есть точка, где мы находимся в данную минуту. Путь даже не на земле, — усмехнулся Шаповалов.

— Не думаю. Мой опыт свидетельствует о другом.

— Ну, хорошо, объясните, как все началось? Ведь должна же быть точка отсчета.

— Вот тут вы правы, точка отсчета есть. Все случилось для меня абсолютно неожиданно. Я был вполне здоровым человеком, почти никогда не жаловался за здоровье. И уж тем более на сердце. И вдруг совершенно неожиданно у меня возникает сердечный приступ. Жена вызывает «Скорую помощь», и она увозит меня в больницу. А там происходит остановка сердца. И тогда случилось нечто, о чем я даже, и помыслить не мог. И если меня бы спросили, то скорей бы сказал, что такого никогда быть не может. — Шаронов замолчал.