Онлайн книга «Кубанские зори»
|
Во многих местах он даже собирал «продналог» с советских органов власти. И ему давали, боясь, расправы. В связи с этими его неожиданными для власти, но людьми ожидаемыми и ошеломляющими появлениями в народе сложилась припевка: Ой, яблочко, половиночка, Едет пан Рябоконь, как картиночка… О бандитах, как понятно, таких припевок не сочиняют. Новая тактика Рябоконя была возможна только при всеобщей поддержке народа и обширной агентурной сети как среди жителей станиц, так и в органах власти. И такая сеть у него была. Иначе как он мог проводить, казалось бы, совершенно невозможные операции, которые, как всегда, совершал с некоторым даже шиком, оставляя записки о себе. Рассказывали, что однажды он ухитрился даже получить со склада боеприпасы. Потребовал два грузовика и стражу для их охраны и увез их в район станицы Староджерелиевской. Выгрузил боеприпасы на берегу плавней, отпустил охрану, вручив старшему записку для предъявления на складе: «Кто патроны выдал, Рябоконя видел». Бывал он не только в ближайших хуторах и станицах, но и в Славянской, даже в краевом центре Екатеринодаре. В донесениях и отчетах встречается сообщение, что он, возможно, бывал и в Крыму. Особенно любил он появляться на базарах, на рынках. Причем один. Ходит по базару, смотрит, общается с людьми, слушает, о чем они говорят. В конце концов, он не выдерживал и кому-то тихо, может, полушепотом говорил: «Я — Рябоконь!» После такого его признания обычно на базаре случался переполох. Не потому, что его боялись. Боялись власти, которая за любое общение с Рябоконем карала беспощадно. На шум и гам на базаре прибегали бойцы отряда самообороны или частей особого назначения. Он же вскакивал на коня, находившегося где-то рядом, и скрывался. Объезжая же на линейке хутора и станицы, Василий Федорович тут же давал распоряжения по замеченным неполадкам. Как-то он ехал на Пасху и увидел, что какой-то старик ловит рыбу, хотя на такой праздник ловить рыбу не должен. — А ну поговорите вон с тем комсомольцем! А «комсомольцу» этому было под шестьдесят. Для него слово «комсомолец» было воплощением всего самого несуразного и вздорного. Рассказывали и о том, что в период продразверстки он перехватывал целые обозы с хлебом, идущие в станицу Ольгинскую, где были склады. Однажды на берегу реки Понуры, километрах в пятнадцати от Гривенской, он перехватил обоз с хлебом, состоящий из двадцати четырех саней. Путь обозу преградили сани, запряженные добрыми лошадьми, у которых стоял Василий Федорович, Савва Саввич Скорик и еще один казак. Свои сани он послал со Скориком вперед, а сам сел в одни из саней обоза и повел его на хутор Волошкивка. Потом еще долго ехали по льду, пока совсем не стемнело. По пути Василий Федорович убил из винтовки зайца, пробегавшего метрах в двухстах от него. Сделал это демонстративно, дабы никто из подводчиков не вздумал удрать или оказать сопротивление. Хлеб сгрузили в плавнях на лед. Опросив каждого подводчика, сколько пудов он вез, Рябоконь выдал каждому квитанцию за своей подписью и печатью… Накормив подводчиков хлебом и салом, он их отпустил, предупредив, чтобы не говорили, где сгрузили хлеб. Впрочем, это было излишне, так как никто из них не представлял, где он находится, и даже при желании не мог сообщить, куда увезли хлеб. Теперь вместо политических воззваний Василий Федорович обращался к людям со стихотворными балладами. Сохранилось одно из таких его обращений «Казак на свободи», так напоминающее песню народной картины «Казак-Мамай», традиция написания которых была в свое время на Кубани довольно развитой. То есть он теперь больше рассчитывал не на извращенное политическое чутье людей, а на их душу, на их народное чувство. Вот это стихотворное обращение Рябоконя: КАЗАК НА СВОБОДИ Живу нэ в борони, А сижу жопой на борони. Нэ прысяду, нэ прэгнусь, Та уж плачу и смиюсь. Та як здумаю старыну, Тай заплачу, рукой махну. Та нэма царя, нэма воли, Ходым боси вси и голя. Та тэпэр на свити так вруть, Шо цэ нам били шыи труть. Та нэ вирьтэ ций нэбэлыци, Бо вси били за гряныцэй. А нэхай у вас всякый дума, Шо правы вамы коммуна. Та вы ждэтэ другой власти Шоб избавыться цэй напасти. Но вы другой власти — ждить, А цю нэ хвалить. Бо вы нэ хвалылыся, Сами вы ийи добылыся. Та булы кони, щей волы, Та уси в налога загулы. Та булы коровы та овэчкы, Та и ти пишлы, дэ бэчкы. Та тэпэр налогы На грэбли и дорогы. Та дэ ты идэш, дэ нэ идэш, А налога нэ мэнэш. Та дэ дорогы повороты, И там кладуть обороты. Та обороты и пени, Як нэ у двое, так у трое. Та батькив, та матэрив побылы, Круглых сырот наробылы. Та круглых сырот наробылы, Щей хозяйства разорылы. Та уж — за советську власть, А она тэпэр — напасть. Та советьска власть воцарылась, — Вся босота звэсэлылась. Та воны — жыть и пэрувать, А люды уси — горювать. Та воны бьють та оббырають, Щей нас бандитами называют Та дэж вы, диды-запорожци, Та вы ж булы храбри хлопци. Та булы хлибы и скотына, Уси наряжени ходылы. А наши диты та унукы Отдани босякам у рукы. Та погыбла наша слава, Нэма у хати свого права. Та тэпэр босяк у хати, А казак нэ зна шо казаты. Вин його гонэ у Бога, Лае, та налог йому накладае. А казак спыну гнэ, Та на билых вэну кладэ. Та оцэ ж — за тэ, шо колысь робылы. Шо мы на панив свэсталы. Та враждують казакы, Бо цэ труть вам босякы. Та нэ добылыся плодив Из жизни, шо вкусыв Адам и Ева, Та добывся у сяк добрых благ, Шо остався биз штанив и наг. Та й погляда на стороны, Чи будуть обороты. Обороты вы ждить, А налог дружно вэдить. А то будэ вас на торгах, Та на рынках и у тюрьмах. Та оцэ ж нэдавно було Як босякы звоювалы, Збушувалы тры станыци, Щэ й хутор Лэбэди. Воны выбывалы у звони гопака, Изобъявив на митинг козака. Козак писля труда у нэдилю отдыхае, А вонючий комсомол |