Онлайн книга «Береговая стража»
|
— Девка… Федька разрыдалась. Чужой бородатый детина схватил ее в охапку, прижал лицом к грязному тулупу, гладил по плечам, а она рыдала и не могла остановиться. — Ну, будет, будет, будет, — твердил он. Тут подошел здешний батюшка в шубейке поверх подрясника, седенький, малого росточка. — Что случилось? — Андрей Федорович девку от смерти спас! — Опять Андрей Федорович… Где юродивая? — Там, в снегу местечко вытоптала, молится. — Да-а, послал Господь испытание. Ты кто таков? — спросил строгий батюшка Федьку. — Я Большого Каменного театра фигурантка, — ответила она. — Актерка? Ноги чтоб твоей в храме не было! Заявилась, в мужском платье, срам глядеть! Уведи ее, Силантий, да присмотри за ней — домой ее отправь, что ли… Ишь, бегают тут, ни стыда, ни совести… — За ней убийца гнался, — объяснил мужик. — Вперед в храм Божий в таком непотребном виде не заскакивай, — с тем батюшка вышел. — Поплачь да помолись, — велел Силантий. — За спасение отблагодари. Он поставил Федьку перед образом Смоленской Богоматери, но молитвы не получилось. Не собрались вместе молитвенные слова, а в голове упрямый голос одно долбил: «Я его убью, я его убью…» — Ступай, девка, я Гавриле-извозчику наказал тебя до дому довезти, — сообщил, вернувшись, батюшка. — Не бойся ничего, а я за тебя помолюсь. Только мужское больше не носи, грех. Хватит с нас Андрея Федоровича, уж и с этим не знаю, как быть… Молитвенник!.. А в храм не зазвать… Гаврила-извозчик, молодой бойкий парень, подогнал санки к самому церковному крыльцу. Федьку вывели, усадили, рядом сели Силантий и его товарищ Прошка. — Проводим малость, на обратном пути зайдем в часть, все приставу доложим, — пообещал Силантий. — Нет, довезите до дому, я заплачу, — попросила уже немного пришедшая в себя Федька. Она вспомнила, что говорил Световид о переходе всего дома на военное положение. Если дом окружен врагами — лучше не рисковать, не то… Опять слезы навернулись на глаза. Кто-то следил за ней и за Бориской. Кому-то страх как не хотелось, чтобы они вернулись с Васильевского острова в дом Световида! Что искали за пазухой у мертвого Бориски? Неужели завещания? Ну да, ведь они, две дурные головы, шли и на весь остров вопили про завещания! Федька нашла кошелек, достала пятьдесят копеек. Этого должно было хватить и извозчику, и Силантию с Прошкой на хлебное вино. — Не плачь, — сказал Силантий. — С рук на руки мужу сдадим — или кто там у тебя, матушка с батей? Прошка, малый шустрый и догадливый, всю дорогу озирался и заметил, что следом катят неотвязно другие извозчичьи сани, запряженные приметной лошадью — гнедой, с двойной звездочкой во лбу и очень узкой белой проточиной до храпа. Видно, заступничество нищенки по имени Андрей Федорович много значило для жителей Васильевского острова. Извозчик Гаврила остановил сани возле самой калитки и не уехал, пока Федька не взбежала на крыльцо и не была впущена в дом. — Где тебя, сударыня, носит? — спросил сердитый Григорий Фомич. — Мы уж бог весть что передумали! — Где Световид? — Да ты в беду, что ли, попала? — Надеждина зарезали! Федька, не раздеваясь, побежала по причудливому дому, Григорий Фомич — следом. — Световид, Световид! — звала она и, когда он вышел на крик, кинулась ему на грудь. Теперь можно было выплакаться вволю. С немалым трудом добился от нее Световид хоть какого-то изложения событий. — Вот они, вот эти два завещания… — Федька достала их из-за пазухи. — Гори они огнем неугасимым! Бориску из-за них убили! Эти подлецы за нами шли, они нас подслушали, они их искали… Световид, одной рукой обнимая Федьку, другой кое-как достал и развернул бумаги из первого конверта, потом — из второго. — На все воля Божья! — воскликнул он. — Эй, Дальновид! Где ты запропал?! Прибежал Дальновид и встал на пороге, удивленный картиной: Фадетта рыдает в объятиях Световида, а сам он, на манер римского героя, простирает вперед руку с бумагами. — Что стряслось? — спросил он. — Григорий Фомич, принеси от Андронушки лавровишневых капель! Да поскорее! — Стряслось то, что за моим домом следили. А поскольку мы не заметили супостатов — стал быть, следить стали недавно. И угадай, брат сильф, кто навел Лисицына на мое жилище! — И гадать нечего — проклятый фигурант! Больше некому! Увижу — убью! — закричал Дальновид. — Ну, теперь ясно, отчего у Лисицыных не велено меня принимать. — Зато — вот разгадка тайны, которая всю жизнь не давала мне покоя. Теперь я знаю наконец, чьей дочерью была моя мать. Гляди! Дальновид быстро прочитал оба завещания, взвизгнул и пустился в причудливый пляс. — Победа, победа! — кричал он. — Натуральная победа! Федька смотрела на него, не понимая — в своем ли он уме, да и она сама, если вокруг такое творится. — Угомонись, дурень, ведь человека убили, — сказал ему Световид. — И не худшего из всех, кого я в жизни знавал. Фадетта, я твой должник. Вот твое приданое — и такое, что плясать будешь только ради своего удовольствия. Вот, вот… Он просмотрел одно из завещаний и ткнул пальцем в строчку. — Видишь — шкатулка рыбьего зуба с уборами, а цена им — сорок тысяч. Вот эти сорок тысяч — твои. — Какого еще человека? — спросил, прервав пляс и опомнившись, Дальновид. — Надеждина. — Так… — Дальновид ловко втиснулся между Федькой и Световидом. — Пойдем, Фадетта, все мне расскажешь. Погорюем вместе, пойдем, пойдем… Этот каменный монумент так тебя не выслушает, как я выслушаю, пойдем, сядем в уголке… — Григорий Фомич, одеваться, — сказал Световид. — Парик, лучшие чулки. Пошли за Пахомычем. Я еду с этими бумагами к Моссу. Спешно. Он вышел, даже не оглянувшись на Дальновида и Фадетту, зато вошел Выспрепар. — Что тут у вас творится? — спросил он. — Беда, — ответил Дальновид, гладя Федьку по плечам и по голове. — Настоящая беда — такая, что уж и праздник не в радость. Наш фигурант разболтал Лисицыным все, что знал, и тем погубил Надеждина. — Бориса? Ах ты Господи, такой славный человек… я уж думал, как бы его к делу приставить… — Выспрепар покачал головой. — Замечательный человек, умница, труженик. Перо не совсем еще бойкое, да если кто начинает с переводов — тому еще долго руку ставить и язык вырабатывать… жаль, жаль… — Румянцев ему и в подметки не годится. — Да, Румянцев туп и недалек, его без присмотра оставлять опасно. Доигрались… |