Книга Лед, страница 52 – Сара Дерст

Когда Касси снова открыла глаза, мужчина все еще стоял там, вверху, на скалах, и молча чего-то ждал. Внезапно она поняла: он дожидался, когда она умрет.

— Мунаксари, — выдохнула она.

От потрясения он свалился с камня и покатился вниз. Через пару метров он остановился и встряхнулся. Касси осыпал небольшой град из камешков, и она вздрогнула.

— Ты видишь меня! Я думал, ты… Ты знаешь, кто я такой?

Да, она знала. Он был мунаксари людей. Он пришел, чтобы забрать ее душу. Ну что ж, она ему не позволит. Он был мунаксари и мог управлять молекулами. Он может ее спасти!

— Исцели меня, — потребовала она и закашлялась. Кровь оросила его штаны.

Он нахмурился, глядя на пятна, а потом перевел взгляд на нее.

— Если ты знаешь, кто я, то знаешь также, что я пришел не лечить тебя.

Она похлопала его по ноге слабеющей рукой.

— Ты можешь, — сказала она. Он обладал властью это сделать. — Помоги мне.

— Прости, но ты умираешь, — ласково ответил он.

— Нет, не умираю. — Пока что он мог ее спасти. Она потянулась к нему и опять закашлялась кровью.

Он склонился, приложил руку к ее шее и нащупал пульс:

— Ты, видимо, очень упрямая. — Мунаксари убрал ладонь. — Тебе надо смириться. Твое тело слишком сильно пострадало, чтобы исцелить себя, и, думаю, тебе сейчас чудовищно больно. — Голос его звучал почти нежно. — Теперь я должен забрать твою душу.

Она на долю секунды прикрыла глаза и затем снова их открыла. Касси изо всех сил пыталась сосредоточиться на его словах, словно они были пузырями, и она ловила их. Перед глазами все плыло.

— Нет, не заберешь.

— Эй, ты же не хочешь, чтобы она уплыла за пределы земли?

Она подумала о полярных медведях, чьи невостребованные души исчезали за гранью земли, если только — она вспомнила сову и зайца — если только их не забирал другой мунаксари.

Соблазнится ли такой перспективой человеческий мунаксари?

— Я знаю двадцать пять тысяч, — сказала Касси.

Он присел на корточки рядом с ней:

— Что ты сказала?

Немного громче она пояснила:

— Двадцать пять тысяч неприкаянных душ. — От усилий у нее сбилось дыхание; она поперхнулась воздухом и задрожала.

Схватив ее за плечи, он успокоил ее дрожь:

— Неприкаянных? Ты так и сказала? То есть у них нет мунаксари? — Она слышала волнение в его голосе.

Касси закрыла глаза и прошептала:

— Не могу говорить. Умираю.

Пожалуйста, пусть сработает!

— Двадцать пять тысяч душ. — Он почти кричал. — Ты сказала двадцать пять тысяч! Где? Кто?

Она вдохнула, словно собираясь заговорить, но потом резко задрожала, причем дрожь была самой настоящей. Исцели меня, безмолвно просила она. Касси услышала, как мунаксари выругался, а потом ее пронзила боль: он надавил на ее грудную клетку. Ее туловище напряглось, ребра сжались. Казалось, небо схлопнулось, а земля рванула наверх. Она закричала. А затем внезапно боль ушла.

Касси в удивлении прервала крик. Села на испачканных кровью камнях. Она словно превратилась в легкий воздушный шарик. Она попробовала подышать: ребра сходились и расходились, все как надо. Она ткнула себя в грудную клетку, и даже синяка не почувствовала. Касси окинула себя взглядом: вся в крови, но здоровая. Она погладила себя по животу:

— А мой ребенок…

— Конечно, — обиженно отозвался мунаксари. — Я же профессионал.

Она сама удивилась, какое облегчение почувствовала. На глазах выступили слезы. Пока мунаксари не видел, она украдкой осмотрела кожу: там, где в нее вонзались камни, остались тонкие розовые полоски. Она соскоблила с них засохшую кровь.

— Впечатляет, — сказала она, стараясь, чтобы ее голос звучал спокойно. — Спасибо тебе.

— Вообще-то мы не должны делать никаких исключений, но двадцать пять тысяч… С таким количеством душ у меня вообще не будет мертворожденных.

Она слышала изумление в его голосе.

Теперь, когда пелена боли спала, она смогла хорошо его рассмотреть. Мунаксари был худым эскимосом с усами, похожими на мех гусеницы. Он выглядел молодым — может, ровесник Джереми? — но у мунаксари возраст по внешности не определишь. У него была такая короткая стрижка, что сквозь волосы проглядывала кожа головы. Лучше бы пересадил волосы на верхнюю губу, подумала она. Жидкие усики (а также штаны хаки и рубашка с галстуком) делали его похожим скорее на подростка, который впервые пытается найти работу, чем на покровителя рода человеческого.

— Души, — напомнил он. — Где они?

Наверно, он совсем новичок. Это бы объяснило, как он просчитался и позволил ей себя увидеть. Она вспомнила истории о людях, которым перед смертью являлись ангелы. Может, мы чаще видим мунаксари, чем она думала?

— Я не могу пообещать тебе, что за этими душами никогда не придут, — предупредила она. — Их мунаксари ушел за пределы своей области и может вернуться в любой момент.

— Насколько это вероятно?

Она улыбнулась:

— Мне говорили, что это невозможно.

Так же невозможно, как говорящие медведи. Так же невозможно, как бежать со скоростью в несколько сот километров в час. Так же невозможно, как то, что она выжила. Так же невозможно, как родить ребенка. Касси обняла свой живот и продолжила:

— Ты когда-нибудь слышал про замок, что находится к востоку от солнца и к западу от луны?

Он пожал плечами:

— Если эта область кому-то и принадлежит, то мне. Я отвечаю за всякую глушь.

Ого. Неужели ей наконец улыбнулась удача? Касси хотелось петь.

— Но она не сможет стать ничьей, пока там не родится или не умрет человек. — Он оглядел деревья. — Если подумать, то здесь-то я тоже впервые. Очень милое местечко.

— М-м-м, — уклончиво промычала она. Будь ее воля, она больше и на пушечный выстрел к деревьям не подойдет. — То есть ты не можешь пойти в место, что к востоку от солнца?

Да, это было бы уже слишком хорошо. Одно то, что она осталась жива, — уже счастье. Да и какая разница, что он не сможет добраться до замка троллей. Ее дедушка сможет. Мунаксари помог ей встать. Девушка отряхнулась. Вид у нее был, как после аварии на железной дороге, но она чувствовала такой прилив сил, что могла бы устроить марафон по горам.

— Ты знаешь Северный Ветер? — спросила она.

— Это его души, что ли?

— Знаешь или нет? — продолжала она допытываться.

— Мы знакомы лишь мельком.

Он нахмурился, недовольный сменой темы.

— А если я на гору заберусь, он меня услышит?