Онлайн книга «Позывной: «Москаль». Наш человек – лучший ас Сталина»
|
Он соотносил их с собственным опытом, сравнивал и приходил к выводу: прав генерал-лейтенант. Так надо же опробовать новую методу! Тем более что штурмовик, доставшийся Михаилу, был из опытной партии – утяжеленный килограммов на триста, что нарушало баланс, но «довесок» оказывался зело полезным – за счет 12,7-мм пулемета и борт-стрелка. Наконец-то задняя полусфера будет защищена! Правда, двухместным «Ил-2» стал не на самом заводе в Воронеже, его переделали умельцы – нельзя было останавливать конвейер [37] . Но сделано все было от и до, от заводского не отличишь. Даже броневой лист поставили поперек фюзеляжа, чтобы стрелка прикрыть. Еще две такие самоделки появились в самой эскадрилье – пара штурмовиков вернулась с задания в таком раскуроченном виде, что в ПАРМе решили не просто чинить самолеты, а довести их до ума. Первые вылеты убедили «Дядю Мишу» в правоте Рычагова, и он стал самым ярым проводником новых идей. Стрелок капитану Ерохину достался умелый – раньше старшина Желудев на «СБ» пулеметом заведовал, потом на «Пе-2». Опыт был. – Сема, Голубенкова не видал? – Не, товарищ капитан. Да он с летунами, наверно. – А-а… Ну да. Капитан Голубенков обнаружился в сборном домике, отданном эскадрилье. Он восседал на самодельной лавке и повествовал, дополняя язык жестами – молодой, среднего роста, с голубыми глазами, лицо приветливое и открытое. Непослушная прядь русых волос у него все время свисала на лоб, выбиваясь даже из-под шлемофона. – А вот еще был случай, – балаболил капитан. – Медведя научили летать. Да-а! – Это как? – озадачился лейтенант Панаргин. – А так! – с серьезным видом продолжал Голубенков. – Садится медведь в кабину и по команде запускает мотор. «Выруливай!» – Выруливает машину на старт. «Взлет!» – Взлетает. «Левый разворот!» – Ну и так далее. – Э-э, нэправда, – возражает Гурген. – В воздухе нэ услышишь команду с зэмли. – Правильно, не услышишь, – согласился капитан. – Потому и обучили попугая отдавать команды. Сажали этого какаду в кабину, и он там командовал. Кричал: «Взлет!», «Разворот!» и так далее, по тексту. Да-а… Года два так летали. Слетанная получилась пара. Но один раз… – рассказчик сделал мхатовскую паузу. – Один раз полетели они в зону. Попугай команды одну за другой подает: «Петля!», «Разворот!», «Петля!» Да-а… То ли перегрузка на него так подействовала, то ли что, а забыл попугай слово «посадка». Твердил одно и то же: «Разворот!», «Петля!» – а горючее уже на исходе. Увидал какаду, что стрелка у нуля колышется, похлопал медведя крылом по плечу и говорит: «Ты, Миша, давай крутись, а я полетел…» Летуны смеялись над незамысловатой историей, видать, придуманной на ходу. – Все здесь? – улыбнулся Ерохин. – Готовьтесь. Через полчаса вылетаем. – Кого громить? – деловито спросил Голубенков. – Танки. Немцы наших жмут… – А мы – их, – кивнул капитан. – Всегда готовы, та-ащ командир! Ровно десять «горбатых», низко гудя, выруливали на взлетку. Восемь РС, четыре «ФАБ-100» нагружали и без того тяжелый самолет. Он ревел от натуги, но поднимался-таки в небо. Правда, тысячу метров набирал долго, минут десять. Выше показались стремительных очертаний «МиГи». «Почетный эскорт». – Я – «Москаль», – пробилось сквозь треск помех. – Куда летим? – Немцев бить! – осклабился Ерохин. – «Дядя Миша»? Ты, что ли? – Я, что ли! Танков много развелось, надо бы проредить. – Эт правильно… Десять минут спустя послышался голос Голубенкова: – «Дядя Миша»! Вижу цель! Танки на опушке леса! – На боевом курсе! Приготовиться к атаке! «Маленькие», прикройте. – Работай, Миша, прикроем… – Я – «Десна-2»! – прорезался голос авианаводчика. – В воздухе спокойно. Курс сто двадцать! – Принято. Ерохин облегчил винт, дал полные обороты. – Махарадзе и Панаргин! Подавить зенитки! – Есть! Штурмовики входили в круг, запуская над немецкими позициями зловещую карусель. «МиГи» завели кружение выше, только вращались в другую сторону. «Дядя Миша» бросил машину в пике – вот они, серые коробочки танков, жмутся к лесу на пригорке. Высота? Порядок… Ерохин нажал кнопку бомбосбрасывателя – и самолет «вспух». Полегчало «Ильюшину». На приборной доске загорелась зеленая лампочка – ушли бомбы. Рвануло знатно. – Делаем второй заход! Штурмовик Ерохина, описав круг, заскользил, снижаясь. Несколько танков горело, хорошо горело – чадно, над развороченной автоцистерной набухал, заворачивался огненный «гриб», а мы еще добавим… «Сотки» взрывались знатно, подсвечивая огненными вспышками клубы поднятой, взвихрившейся земли, толкая самолеты, ломая деревья. «Ил» вздрогнул, освобождаясь от «эрэсов» – те огненными кометами порскнули по целям, видимым размыто сквозь неосевшую пыль. С десяток танков они точно «почикали», как Рычагов изъясняется. А теперь пушечками отшлифовать… Длинные очереди из пулеметов и пушек сделали хорошие прокосы в метавшейся немчуре. Чьи-то РС пробили по складу боеприпасов – ахнуло так, что штурмовик шарахнулся в сторону. – Выходим. Резко развернувшись в сторону «Ила», летевшего впереди, Ерохин накренил машину, просматривая нижнюю полусферу – чисто, – и довернул. – Сема? – Чисто, командир! – Сократить дистанцию. Стрелкам – усилить наблюдение! – Голубенков отстает вроде, – доложил Желудев. – Вроде или точно? – Вроде точно… – Голубенков! Я – «Дядя Миша»! Что у тебя? – Товарищ командир! – отозвался Гурген. – Ему шасси выбило! Болтается под фюзеляжем, как… – Понял. – «Дядя Миша», – сказал Голубенков напряженным голосом. – Мотор тянет, но садиться на аэродром не могу: машина развалится. Да и полосу загорожу, сорву вылеты… Сажусь на шоссе. – Садись, – отозвался Рычагов, – мы присмотрим. – Внимание! – проснулся авианаводчик. – «Мессеры» от солнца! – Понял. Я – «Москаль». «Горбатые», шуруйте домой. |