Онлайн книга «Голодная бездна»
|
Сидит. Доедает булку, кажется, третью или четвертую, а может быть, и пятую, но главное, что это чужие булки, и квартира чужая, и жизнь, в которую ее, Тельму, за какой-то надобностью тянут. – Нет, – рассмеялась Сандра, и голос-колокольчик спугнул недавние страхи. – Я в «Веселом колибри» выступаю. Знаешь? – Нет. Я… в городе недавно. – Это рядом. Еще одна дыра, но хотя бы платят. Дан говорит, что главное клиентуру наработать, а потом прорвет… Сандра вздохнула. – Ты как? – Что? – Этого вопроса Тельма не ожидала. – У меня тетка… она такая же… то есть чтица… не очень сильная, но все равно… с шерифом работает… округ-то тихий, но порой случается… она как-то даже пить начала, говорит, что чужая память не уходит. И поэтому нет у нее никого… ну, понимаешь? Тельма на всякий случай кивнула. – Был один… тетка влюбилась, а потом вот прочла… ну, она не говорила, чего прочла, только выставила его, а потом плакала… я помню… и она говорила, что когда я болтаю, ей легче становится… я тебя увидела и подумала, вдруг да тоже легче станет. – Стало. – Хорошо. – Сандра улыбнулась. – Ты не подумай, что я лезу, просто… тут так… холодно… особенно осенью… говорят, по осени старые боги оживают. Но это же ерунда, да? Ты ведь не веришь? Тельме вспомнился подвал. И певичка-светлячок, перерезанная пополам автоматной очередью, светловолосая, пусть и не такая яркая, как Сандра, но все же. И удушающий аромат крови, а может альвийских духов. Истончившаяся грань и жадное внимание того, кто прятался за этой гранью. – Не верю, – солгала она, стряхивая ненужную память. Прочь. Чужое. Не существует ни Бездны, ни тех, кто в ней заперт. – Вот и я думаю… ерунда… тебе поспать надо. Тетка говорила, что если выспаться, тогда отпускает… Хорошо бы. Только Тельма подозревала, что сон не принесет ей отдыха. Ошиблась. Снилась светлая столовая, и ветерок, который тревожил занавеси. Фарфоровый кофейник с серебрением. Полупрозрачные чашки. Булочки с корицей. – Гаррет, дорогой, не хмурься. Подумаешь, статья… – Мама сидела вполоборота, в короне солнечного света, такая легкая, такая воздушная. – Кто и когда верил газетам? Листы упомянутой газеты шелестели. Сама эта газета, свежая, остро пахнущая типографской краской – Тельма уже тогда запахи ощущала ярко – встала черно-белой стеной. За стеной прятался Гаррет. И хорошо. Тельме не хотелось его видеть. И вообще, зачем он остался? Он ведь никогда прежде не оставался на завтрак, а тут вдруг. Даже аппетит пропал, хотя прежде на отсутствие аппетита Тельма не жаловалась. – Ты не понимаешь. – Голос звучал раздраженно. – Из-за этой статейки пострадает мой имидж… Мама фыркнула. О ней писали много, часто и не всегда хорошее. Конечно, от Тельмы нехорошее старались скрывать, но она умела слушать, а во взрослых разговорах можно было услышать многое. – …моя мать будет недовольна. – И что? – Мама пила кофе. И жмурилась от удовольствия. – И моя карьера… – Он все же отложил газету. – Элиза, ты же понимаешь, что скоро выборы. И на моей репутации не должно быть пятен… Мама отставила чашку. И блюдце отодвинула. Тихонько звякнула ложечка, соскользнувшая со стола на пол. – То есть, – она умела говорить так, что становилось неуютно, и если бы Тельма не боялась привлечь внимание, она спряталась бы под столом, – ты полагаешь меня пятном на своей репутации? – Нет! – поспешно сказал Гаррет. – Что ты, дорогая… я… неправильно выразился… извини… но эта статейка… они намекают, будто у нас… будто наши отношения… Он смешался под маминым взглядом. И покраснел. Тогда еще Тельма подумала, что хорошо бы, если бы мама обиделась всерьез, если бы выставила его из дому, как выставила однажды мистера Найтли. Но тот в конечном итоге был прощен, а вот Гаррету прощение ни к чему. – Если тебя чем-то не устраивают наши отношения, дорогой… – Элиза. – Гаррет выбрался из-за стола, он встал на колени перед маминым стулом, взял ее за руку. – Прости… я опять не подумал, что обижу тебя… я тебя люблю… ты же знаешь, что я тебя люблю… больше жизни… но моя карьера… моя партия… слишком многие поверили в меня. И как я могу их подвести? – И что ты предлагаешь? Все еще лед. Но, к сожалению, не такой, который заморозил бы Гаррета. Тельма зажмурилась, представив себе расчудесную статую, вроде тех, что выставляли зимой в саду. – Расстанемся… ненадолго… до выборов… всего-то несколько месяцев… я стану сенатором… – Я беременна. – Что?! Растерянность. И удивление. – Я беременна, Гаррет. – Мама высвободила руку. – Это точно? Ошибка… – Исключена. Вчера я была у целителя. Собиралась сказать тебе вечером, но… похоже, вечер отменяется, – она усмехнулась, и Тельма сползла под скатерть, осторожненько, радуясь, что о ней вновь забыли. Под столом было тихо, и пусть ничего не видно, почти ничего, но так даже спокойней. – Но срок… – Четырнадцать недель… – Как?! – Обыкновенно… съемки… у меня и прежде случались недомогания… задержки, но тут… поздно что-либо делать. Мамины домашние туфли легки. Белая кожа. Розовый мех. Острые каблучки, которые стучат по паркету. Ботинки Гаррета сияют свежим воском. Они огромны, длинноносы и похожи на двух черных крокодилов, которые неотступно следуют за мамиными туфельками. Того и гляди проглотят. – И как… – Как быть? – Мама остановилась. – Не знаю. Ты хочешь уйти? Пожалуйста. Я не стану держать. Если карьера так дорога… Голос ее все-таки дрогнул, и стало так… так холодно, как будто солнце выключили. – Но я не позволю, чтобы мой ребенок родился безымянным. Понимаешь, о чем я? – Элиза… – Нет. Послушай. Я не собираюсь обращаться в газеты и вообще говорить кому-либо. Мне нужна лишь запись в храмовой книге. И только. – Элиза, дорогая… ты же понимаешь, что за этой книгой будут охотиться. А если найдется кто-нибудь, кто доберется… моя карьера… – Ты способен думать о чем-то, кроме своей карьеры?! – Мама сорвалась-таки на крик. – Этот ребенок не виноват, что ты у нас слишком труслив, чтобы пойти против матери! И слишком эгоистичен… или что я оказалась настолько наивна, что поверила тебе… |