Онлайн книга «Голодная бездна»
|
Хорошо, что Тельма не красится. И платьев избегает. – Я не с вами разговариваю. Или молчите, или… – Мэйнфорд махнул рукой на ленту. – Будете ждать там. Женщины оскорбленно поджали губы. И жаловаться станут. На грубость. На полицейский произвол. На оскорбительное поведение и так далее… Ну их… Зато мальчишки смотрели на Мэйнфорда едва ли не с восхищением. А история простая. И глупо было надеяться вытащить из нее хоть что-то. Двое приятелей. Родительский запрет. И манящая близость реки. Тайный сговор. Побег. Несостоявшаяся рыбалка. – Ее к берегу прибило, – сказал старший с виду парень. Он был белобрыс, конопат и вид имел донельзя деловитый. – Мы сразу поняли, что чегой-то не так. – Ага, – поддержал его второй. Тоже конопатый, но стриженный так коротко, что цвет его волос не представлялось возможным различить. – Сюда всегда чего-то прибивает… – старший мазнул рукавом по носу. – В прошлом-то месяце дохлую собаку… а теперь вот трупяка. – Ага. – Ее за коряжину зацепило. Там под водою коряжины старые… – Ага. – Ну и пакет порвался, значится… я гляжу, что рука из воды торчит. Белая… вот… – Ага. – Тут и вперлось, что надобно полицию звать. – Ага… – Мы и сбегали скоренько к телефону… там, правда, дядька слухать не хотел, – пожаловался пацаненок, шмыгнув носом. – Уши ободрать грозился. – Не обдерет, – пообещал Мэйнфорд. – Что ж… спасибо за гражданскую сознательность. Пацан важно кивнул, а его приятель расплылся в счастливой улыбке. Ну хоть кому-то хорошо. Честно говоря, пацанам этим, для которых найденный на берегу труп был всего-навсего приключением, Мэйнфорд завидовал. – Видеть вы ничего не видели? – Так чего тут увидишь? – удивился старший. – Дорога-то старая, только третий маршрут и ходит, который до новой пристани. – Ага… и еще на завод, когда ездют, – поддержал его младший, который ерзал от нетерпения. – Но они редко… вчера вот никого не было. – А ты знаешь? – Знаю! Меня мамка в комнате заперла, чтоб учился… – А ты не учился? – Мэйнфорд присел и глянул пацану в глаза. Серые. Ясные. И врать еще не то чтобы не умеет, скорее уж не видит смысла врать в данном конкретном случае. – Не-а… тоска… я в окно глядел… тож тоска. Дождь был. И дорогу видать… когда кто едет, то фары палит. А тут никого за целый вечер. Тело могли сбросить и выше по течению. Здесь, как Мэйнфорд прикинул, от дороги далековато. Берег, хоть и пологий, но вязкий, машина в таком сядет и без тягача не вытащишь. А если бы вытаскивали, остались бы следы. Оставлять на дороге? И волочь тело к воде? Далековато выйдет. Неудобно. Да и район, пусть и не из приближенных к Первому кругу, но и не из тех, где никому нет дела до дел ближних своих. Скорее уж наоборот, в таких вот местах все знают обо всех. И появление незнакомца – само по себе событие. – Если вдруг вспомните что-то, то звоните. – Мэйнфорд вытащил из кармана визитку, которая, на счастье, оказалась не слишком мятой. – Вот. Только скажите, что вы по делу утопленницы. – Так она не сама утопла, – резонно возразил старший. Умные ныне дети пошли. Не сама. Да и не утопла. Их всех находили в реке, в разных местах, в разное время. В разном же состоянии. Но ни одна из них не утонула. И подходя к телу, распростертому на черном брезенте, Мэйнфорд уже знал, что увидит. Сахарную блондинку, погасшего светлячка. Сейчас в ней не осталось ничего красивого, напротив, бесстыдная эта нагота, синюшность тела, покрытого узором черных порезов, была уродлива. И Мэйнфорд заставлял себя смотреть. Подмечал детали. Нынешняя жертва в воде пробыла недолго. И повезло, что осень, и вода холодная, поэтому тело если и тронуто разложением, то самую малость. Кожа набрякла, но еще не поползла гнилою тряпкой. Лицо… типично. Правильный овал. Аккуратный нос. Четко очерченный рот. Глаза закрыты, но гадать нечего – голубые. Он, кем бы он ни был, предпочитал голубоглазых блондинок. Натуральных. Ухоженных. И здесь не изменил привычке. Волосы, растрепанные, спутанные, но хотя бы не покрытые слоем трупного воска и водорослями, вились. В жизни она носила прическу волной, тщательно следя, чтобы ни одна прядь не нарушала искусственного совершенства этой волны. И брови выщипывала так, чтобы оставались тонкие нити, которые подкрашивала косметическим карандашом. Наклеивала ресницы… И ногти. Мэйнфорд склонился и, преодолев минутное отвращение – вот не любил он утопленников, было в них что-то подлое, вроде стремления спрятать под водой истинный след, – взял девушку за руку. Ногти ей обрезали. И покрыли темно-красным лаком. Причем покрыли аккуратно, профессионально почти. Совершенствуется, зар-р-раза… Кохэн молча подал пинцет. И рот покойнице помог раскрыть. И вздохнул, когда из горла женщины появилась вялая лилия. Мятая. Размокшая. Уродливая. На ней насчитают с полусотни лилий, вырезанных ножом. И Мэйнфорд знал, что прочтет в заключении: резали их на живой еще жертве. …они все жили подолгу. Два дня. Три дня… самая выносливая, судя по степени заживления старых ран, продержалась около пяти. Сколько мучилась эта? – В этом нет твоей вины, – Кохэн разглядывал тело. Что видел? Ничего. Если бы хоть что-то, хоть мелочь какую-то… Кохэн знает, насколько важны мелочи. – А чья? – Города. И того психа, который их режет… …он начинает с ног. Аккуратные, неглубокие раны, которые сильно кровоточат и причиняют боль. Он не позволяет жертвам умереть от потери крови. И заботливо смазывает раны заживляющим бальзамом. Он выжигает лилии на коленях. И разрисовывает спину узором из цветов. Он аккуратен и методичен. И наверняка получает немалое удовольствие от процесса. И он никогда не трогает лицо. Почему? Этот вопрос мучил Мэйнфорда давно. Он обращался к душеведам, но те готовы были говорит с Мэйнфордом о нем самом, но отнюдь не об убийце… …он заканчивал всегда одинаково: вспарывал жертве живот, удалял матку и яичники, а внутрь клал камень. И это тоже что-то значило. Кто бы сказал, что именно. – Пусть пакуют. И… Кохэн… скажи, чтобы взглянула. Можно, завтра. Когда она обсохнет. Вдруг да повезет… |