Книга Катушка синих ниток, страница 24 – Энн Тайлер

Вот, собственно, и все. И двухлетний ребенок понял бы. Она замолчала и робко обняла его, но он не прижался к ней. Сидел, отстранившись, очень прямо, весь окостеневший. Эбби убрала руку, но продолжала смотреть на мальчика.

Наконец он лег. Она укрыла его, поцеловала в лоб и выключила свет.

В кухне Денни и Джинни спорили из-за йо-йо, а Мэнди, едва Эбби вошла, оторвалась от домашней работы и поинтересовалась:

– Ты сказала ему?

Ей было тринадцать, и она больше других понимала, что происходит.

– Как смогла, – ответила Эбби.

– А он что?

– Ничего.

– Может, он не умеет говорить?

– Да нет, должен уметь. Просто сейчас он очень расстроен.

– Может, он умственно отсталый.

– Нет, видно, что он все понимает.

– Мам! – вмешалась Джинни. – Денни говорит, это его игрушка, но он свою сломал. Скажи ему, мам, что это моя.

– Ну-ка, тихо, вы оба.

Задняя дверь открылась, и вошел Ред еще с одним бумажным пакетом. По телефону он лишь попросил ужинать без него, поэтому сейчас Эбби немедленно спросила:

– Что ты узнал?

Он поставил пакет на стол.

– Его няня – какая-то древняя старушка. Ее номер оказался приклеен скотчем к телефону. Судя по голосу, она слишком дряхлая, чтобы ухаживать за ребенком. И она понятия не имеет, есть ли у Дугласа родственники, а также не знает и знать не желает, где его мать. Мальчику, говорит, без нее лучше.

– А еще какие-нибудь телефоны там были?

– Врач, дантист, «Уитшенк Констракшн».

– А номера матери нет? Казалось бы, Одиночка на крайний случай должен знать, как с ней связаться.

– Но, Эб, если она путешествует…

– Ха! Путешествует она.

Ред вывалил на стол содержимое пакета: одежду, два пластмассовых грузовичка, небольшую стопку документов.

– Документы на машину, – он взял одну из бумаг, – выписка с банковского счета, – взял другую, – свидетельство о рождении Дугласа.

Эбби протянула руку за свидетельством и прочла вслух:

– Дуглас Алан О’Брайан. Отец: Лоренс Дональд О’Брайан, мать: Барбара Джейн Имс. – Она посмотрела на Реда: – Они не были женаты?

– Может, просто не меняла фамилию.

– 8 января 1977 года. Значит, Дугласу и правда два года. Не знаю, с чего я взяла, что он старше. Наверное, потому, что он держится так… строго, понимаешь?

– Но что нам делать дальше? – спросил Ред.

– Понятия не имею.

– Звонить в социальную службу?

– Ты что, боже упаси!

Ред моргнул: Эбби раньше работала в соцопеке.

– Я разогрею тебе ужин. – Эбби деловито встала, давая понять, что разговор окончен.

Дети по очереди легли спать – сначала младшие, потом Мэнди. Джинни, желая родителям спокойной ночи, поинтересовалась:

– А можно нам его оставить?

Но при этом, казалось, понимала, что ответить взрослым ей нечего. Другие двое о Дугласе не говорили вовсе – как и Ред с Эбби, когда остались вдвоем. Хотя Ред один раз попытался:

– Ты ведь понимаешь, что у Одиночки наверняка найдутся родственники.

Но Эбби перебила:

– Слушай, мне вдруг безумно-безумно захотелось спать.

И Ред замолчал.

Назавтра была суббота. Дуглас спал дольше всех, включая Аманду, которая, как всякий подросток, уже полюбила дрыхнуть допоздна.

– Пусть отдохнет, бедняжка, – решила Эбби.

Она накормила семью завтраком, но сама даже не присела. Сновала от плиты к столу и, едва дети поели, предложила:

– Может, оденетесь и погуляете с Клэренсом?

– Джинни и Денни погуляют, – отозвалась Аманда. – Я позвала в гости Патрисию.

– Нет, ты тоже, – велела Эбби. – А Патрисия придет попозже.

Аманда хотела что-то сказать, но передумала и вслед за братом и сестрой вышла из кухни.

Остался Ред, он за второй чашкой кофе читал спортивный раздел газеты. Когда Эбби села напротив, он настороженно глянул на нее и вновь спрятался за газетой.

– Я считаю, что мы должны оставить его у себя, – объявила Эбби.

Ред шваркнул газету на стол:

– Господи! Эбби.

– Ясно же, что, кроме нас, у него никого нет. Эта его мамаша! Даже если мы ее разыщем, сомневаюсь, чтобы она захотела взять малыша. А если даже и захочет? По-твоему, она будет о нем как следует заботиться? Не бросит в первую же трудную минуту?

– Но мы не можем усыновлять всех детей, которые попались на пути, Эб. У нас своих трое, а больше мы и позволить себе не в состоянии! Троих-то с трудом! К тому же ты собиралась вернуться на работу, когда Денни пойдет в первый класс.

– Ничего, вернусь, когда Дуглас пойдет.

– Плюс ко всему, у нас нет на него прав. Ни один суд в нашей стране не разрешит нам оставить ребенка у себя при живой матери.

– А мы в суд не пойдем, – сказала Эбби.

– Совсем с ума сошла?

– Скажем, что присматриваем за ним, пока мать в отъезде. В сущности, так оно и будет.

– И потом, – продолжал Ред, – откуда нам знать, что он нормальный?

– Конечно, нормальный!

– А разговаривать он умеет?

– Он стесняется! Нервничает! Мы ему чужие!

– Но он реагирует на слова?

– Да! И ровно так, как реагировал бы любой ребенок, чей мир внезапно перевернулся с ног на голову.

– Но все же вдруг с ним что-то не так? – не унимался Ред.

– Допустим, он не Эйнштейн! И что? Скормим его волкам?

– Но сумеет ли он освоиться в нашей семье? Поладит ли с нашими детьми? Подходит ли он нам? Мы ровным счетом ничего о нем не знаем! Его не знаем. Не любим!

– Ред, – укорила Эбби.

И встала. Она была полностью одета, причем весьма тщательно – в половине десятого утра в субботу! Это, если задуматься, не входило в ее привычки. Но даже волосы она уже заколола и выглядела необычайно внушительно.

– Вчера вечером он сидел на краю кровати в пижаме, – заговорила она, – и я увидела сзади его шею – такую хрупкую, тоненькую, как стебелек! И меня вдруг как будто ударило в самое сердце. Я подумала: ведь нигде на всей нашей планете не найдется человека, который посмотрит на эту его шейку и не захочет обнять его. Знаешь, как это бывает? Тебя так и тянет коснуться собственного ребенка? Ты прямо обмираешь, глядя на него, и можешь часами не отрываться, и все удивляешься, до чего же он трогательный и невероятно, непостижимо прекрасный. Но ничего такого никогда не будет у Дугласа. Потому что на всем белом свете не осталось никого, кто считал бы его особенным.