Онлайн книга «Загон»
– И за это их убили, – догадался Белкин. – Кто? Врачи из «неотложки»? – Это совсем не та «неотложка», я уже сказал. – Понимаю. – Иван Петрович все-таки выключил диктофон и отодвинул чашку. – Кого еще можете назвать? – Конюхов, Гриценко. Филимонова Мария. Дознаватель мгновенно помрачнел: – А из живых? – С этим сложнее. Я, Эйнштейн… – Кто?! – подпрыгнул Белкин. – Другой Эйнштейн. Григорий Исаакович, из тридцать третьего блока. Да и у нашего общего знакомого… – профессор покосился на Андрея, – тоже не все ладно. В ближайшее время его трогать не будут, но определенная опасность существует. Не такая, конечно, как у меня. Мне-то буквально несколько дней осталось. Я недавно узнал. – Вам угрожают? – Они не угрожают, – покачал головой профессор. – Они приходят и убивают. – «Неотложка», – уточнил Иван Петрович. – Она самая. – С официальным заявлением обращаться будете? – Вы же мне не верите. Сумасшедшим считаете. И к тому же они сильней. – Сильнее полиции? Я обижусь, Никита Николаевич! – Их сила в том, что их нет. Как бы нет, – произнес он с ударением. – Пока вы не поверите, вы нам не защита. Наоборот, половина их работы вашими же руками делается. Даже Андрей не верит… Что ты скалишься, дурачок? Другие хоть осознают… А ты глупый. Как барашка прирежут, и не сообразишь – кто, зачем, почему… – Никита Николаевич! – вмешался Белкин. – Вы мне свидетеля не запугивайте! – Чего уж там… Он не боится. Лихой да удалый! Сейчас ему еще ИС приподнимут, ха-ха… Невозможно это, Андрюшенька, не-воз-мож-но! – Все, Никита Николаевич! – оборвал его Андрей. – Поблажили, и будет. У меня тут не камера для допросов! Это я вам, Иван Петрович. Слышите? Нечего тут… Все! Вот когда я, лично я, кого-нибудь убью, тогда и приходите. А так – без меня разбирайтесь, у меня еще дел по горло. Мне еще за подарками идти. Для друзей. Завтра же праздник, День Единения Народов. Профессор посидел, раскачиваясь, и медленно встал. – Благодарю за угощение… чер Андрей Белкин, – добавил он после паузы. – Полиции я не нужен? – обратился он к дознавателю. – Если готовы сообщить что-нибудь конкретное – милости просим. А нет – дело ваше. Про «неотложку», извините, в протокол заносить не буду. С таким протоколом, и меня в клинику отправят, за компанию. – Ну да, ну да, – пробормотал профессор. – Всего хорошего. Андрей не тронулся с места. Никита Николаевич сам доковылял до двери, сам себе открыл и сам же закрыл. – Взял и обидел человека, – равнодушно сказал Белкин. – А вы что не обиделись? – так же равнодушно молвил Андрей. – Мне по должности не положено. – А что за ним не пошли? Вы им так интересовались… – Ты теперь представляешь куда больший интерес. Иван Петрович собрался сесть в освободившееся кресло, но что-то углядел возле кровати и, нагнувшись, подобрал книгу. – Федор Достоевский, – прочитал он на обложке – Ты это серьезно?.. У меня дочь на него жалуется, говорит – лучше метлой махать, чем экзамен по литературе. – Хочет – пусть машет. – Ей всего семнадцать лет, и уже четыреста баллов. У меня на нее большие надежды. Обгонит отца, как пить дать. Еще и гнушаться будет. Андрей разгреб на столе горку крекеров и молча сгрыз какое-то животное. – Я тоже в свое время споткнулся, – продолжал Белкин. – Об этих, Карамазовых. Спасибо, юридическая академия – не филфак. Кодексы, психология, тактика допроса… Он громко захлопнул книгу и посмотрел Андрею в глаза. – Что тебе сказал наставник? Язык проглотил? Хорошо, только «да» и «нет». Ты на голову что-нибудь надевал? Кольцо такое, с проводами. – Нет, – честно ответил Андрей. Ему даже не пришлось складывать пальцы «крестиком» – проводов действительно не было. – Тебя в пять лет забраковали. Ты, наверное, уже и не помнишь, как контроль проходил. Датчики и считывающий блок. Блок через терминал подключается к Сети и связывается… с чем-то там связывается. Я не инженер, ты понимаешь. Но это делается только три раза, после двадцати лет полному контролю никто не подвергается. Потом уже проще, по сетчатке. Это тебе знакомо, это мы все каждый месяц… Иван Петрович подошел к окну и застыл, будто хотел увидеть, как в доме напротив убивают Аристарха Павлова. – Зачем тебе статус мерили? Тебе тридцать два года, твой ИС давно сложился, и ничего нового в тебе уже не появится. Плюс-минус процент, ерунда. – Это незаконно? – Если б было незаконно, я бы кинул твоего наставника мордой в пол, и все показания он давал бы, лежа на животе. Но это всего лишь непонятно. Всего лишь. Задержать его я не могу. Блок считывающий был? – резко спросил Белкин. – Был блок?! – Я знаю только один блок. Номер тридцать семь. Я в нем живу, – раздельно проговорил Андрей. – Не желаешь, да?.. Иван Петрович взял со стола диктофон и убрал его в карман, при этом Андрей не успел заметить – горят на диске какие-нибудь лампочки или нет. – Хозяин – барин… – сказал Белкин. – По крайней мере, я знаю, из кого жилы тянуть. В случае, если тебя убьют, Сергей Сергеич запираться не станет, всех назовет. И все кончится хорошо – как у Пушкина. Счастливо. – Ага. Может, еще чайку? Глядишь, еще кто-нибудь пожалует. – Счастливо, – повторил дознаватель и, хлопнув его по плечу, вышел. Андрей сидел еще минут десять, пока не доел печенье, затем встал и со стоном завалился на кровать. Сбоку зашуршала книга, и он, повертев ее в руках, сунул под подушку. Рывком поднявшись, он воткнул монитор в разъем и вернулся обратно к кровати. Показывали что-то обыкновенное – со стрельбой и длинными разговорами. Разговорами Андрей был сыт по горло, но все же смотрел. Его не волновало, кто из героев победит – рыжий, со шрамом, или лысый, в блестящей куртке. Кто бы из них ни выиграл, для него, чера Андрея Белкина, уже ничего не изменится. Разве что «плюс-минус процент» интеллект-статуса. Но это и впрямь ерунда, не стоит и заводиться. Разве что убьют – вместе с рехнувшимся профессором и его знакомым Эйнштейном. Андрею было совершенно неинтересно, но он продолжал смотреть фильм. Рыжий и лысый уже полчаса лупили друг друга железными палками, а крови все не было… * * * – По отчету Георгия, все прошло нормально, – сказали где-то за левым ухом. Илья машинально обернулся, хотя давно уже привык, что слева никого не оказывается. И все-таки иногда он оборачивался – даже по прошествии стольких лет. |