Онлайн книга «Арахно. В коконе смерти»
– Теперь вижу. Ну и прикид! Особенно у патлатого. – Вот-вот. То ли нищие художники, то ли дизайнеры по костюмам. Работают в духе этого… Пьера на букву «К». – Кардена? – Сам ты… Пьера Кюри! Все опасные для здоровья эксперименты ставят в первую очередь на себе. Следующие двое, если не ошибаюсь, пиарщики не из дешевых. Тот, что с ногами в кресло залез, – Прокопчик. И это не псевдоним. – Тоже из наших? Про что пишет? – А ты в фамилию вслушайся. Вот приблизительно про это и пишет. Нечистоплотный журналюга, извини за тавтологию. Творит по принципу «утром в Инете, вечером в газете». Прет из сети все, что плохо запаролировано, даже править иной раз ленится. Как-то раз по запарке сдал статью, не читая, а автор оригинала возьми да окажись женщиной. «Я долго думала, прежде чем решилась…», и все в таком духе. А когда пытается писать сам, выходит еще хуже. В своем стремлении удивить читателя доходит иной раз до ручки. – Шариковой? – Роликовой! Погоди, вот я тебе сейчас процитирую. Есть у меня один его перл в коллекции. – Борис пошевелил бровями и прицелился указательным пальцем в потолок. – О! «Отдельные градины своими размерами превосходили лошадиное яйцо»! Нормально? – Д-да, занятно… А рядом кто? С бородкой. – О-о, это, брат поручик, малоприятная личность. Погоди, он сам встает. Послушаем, что скажет… – По-моему, вы наговорили уже достаточно, чтобы мы все убедились если не в справедливости ваших слов, то по крайней мере в серьезности намерений, – сказала малоприятная личность, теребя в руках зеленую вязаную беретку. – Вам бы, молодой человек, крем от загара чукчам продавать или снимать инсулиновую зависимость по фотографии. Лично мне после вашей увлекательной речи хочется подняться завтра раненько, взять банку с дырявой крышечкой да и махнуть на четырнадцатый километр, где новая «Птичка» обосновалась. Или в ближайший зоомагазин отправиться и прикупить десяточек зверюшек, незаслуженно обделенных любовью человечества. – Достойный порыв, – прокомментировал Щукин. – Я одного не понимаю. Я-то за каким лешим вам понадобился? Чем литературный критик может помочь вашему благому начинанию? – Как литературный критик хотя бы не мешайте, – улыбнулся Щукин. – Но как литературовед с тридцатилетним стажем… В этом месте Анатолий снова отвлекся. Златовласка, чьи лицо, прическа и фигура, несомненно, обладали магнетической способностью притягивать мужские взгляды, величественно покинула кресло и в три шага – цок, цок, цок – приблизилась к окну. Там она встала, асимметрично приложив вывернутые ладони к стеклу и отведя локти назад, так что под тонкой тканью яркокрасного делового костюма отчетливо проступили лопатки. Словом, приняла живописную и несколько изломанную позу, свидетельствующую о скуке и желании оказаться не здесь. – Видал? – Борис легонько толкнул Толика локтем и игриво пошевелил бровями. В ответ Анатолий только поджал уголки губ и покачал головой, давая понять, что «Да-а. Тут уж ничего не попишешь…» – Э-эх, поручик… – вздохнул Борис, что в данном случае означало: «Мне бы твои годы». Они были знакомы уже третий год, пуд соли на двоих, может, и не осилили, но уж белого крепкого наверняка приняли не меньше гектолитра и теперь в общении друг с другом легко обходились малым набором слов, приберегая все красивости и курносости для своих юных почитательниц, которые… наверняка же где-то есть. Должны быть. Просто на глаза почему-то не показываются. Может, оттого, что живут не в столице, а в далекой глубинке? В глухой степи, где-нибудь за МКАД? Да, в глубинке – наверняка. Их знакомство завязалось в книжном магазине, в очереди за автографами, где Борис их размашисто раздавал, а Толик, собственно, и образовывал очередь. – Как подписать? – строго спросил маститый автор, глядя поверх раскрытой титульной страницы на нерешительно мнущегося паренька. – Напишите просто… Толику, – попросил паренек, вдруг застеснявшись своей простой и, пожалуй что, малоросской фамилии. Рядом со звучным, воспетым в белогвардейском романсе именем «Борис Оболенский», заявленным на обложке книги, словосочетание Анатолий Галушкин смотрелось куце. «Ничего, вот закончу роман, – успокоил себя Толик, – и возьму псевдоним. Что-нибудь такое же яркое. Скажем… Голицын!» – Сам пишешь что-нибудь? – определил наметанный глаз Оболенского. – Так… – окончательно стушевался Толик. – Немножко. «Просто Толику. От собрата по цеху», – быстро накарябал Борис поперек страницы и этим купил Анатолия с потрохами. В дальнейшем, когда признанный писатель принял над молодым автором негласное мягкое шефство, сами собой возникли и прижились обращения «Поручик» и «Корнет». И хотя, помимо панибратства, крылось в них явное нарушение субординации – ведь согласно дореволюционной табели о рангах выходило, что Борис по званию младше Анатолия, – такое положение вещей устраивало обоих. Свой общегражданский паспорт с настоящими именем и фамилией Борис Оболенский показал Толику гораздо позже, по сильной пьяни, предварительно потребовав, чтобы поручик трижды побожился, что не будет смеяться. А уже минуту спустя Анатолий, загибаясь от хохота, катался по ковру и благодарил небеса за то, что воспитан агностиком. Реальное имя не совпало с вымышленным ни в единой букве, а полная шипящих фамилия лже-Бориса недвусмысленно указывала на его принадлежность к древней богоизбранной нации. Ничего себе белогвардеец!.. – А-а скажите, господин Щ-щ-щ-щ-щ… – неожиданно заговорил долговязый и угловатый, как складной метр, субъект, сидящий по левую руку от Анатолия, с торцевой стороны крайнего стола. До этого субъект никакого интереса к дискуссии не проявлял, вертел в длинных пальцах связку ключей и, кажется, ковырял украдкой маленьким ключиком гладкую полировку. Короче, вел себя как воспитанный человек – и вот, надо же, поднялся над столом, по-бычьи склонил голову, забрызгал слюной… – Ради Бога, не затрудняйтесь, – попросил Щукин, обрывая беспомощное шипение. – Для друзей я Василий. Долговязый благодарно кивнул. – К-кого вы представляете? – напрямик спросил он. – И сколько са-абираетесь п-платить? – Отвечу, если вы представитесь, – сверкнул стеклышками очков Щукин. – Коровин, – брезгливо скривился долговязый и оплывшим сталагмитом стек обратно в кресло. – Думаешь, тот самый? – быстро шепнул Толик, от возбуждения чуть не клюнув носом ухо Бориса. – Ага, затворничек. Вот он какой, оказывается. – А говорит вполне по-человечески. – Если бы он говорил, как пишет, его прибили бы в первой же очереди за водкой. Кстати, непонятно, что он здесь делает. По слухам, его место сейчас в Голландии, в частной клинике. – С вашего позволения, отвечу сначала на второй вопрос, – сказал Щукин. |