Онлайн книга «Серебряный осел»
|
«Верующие должны представать перед светлым ликом бога не только чистыми душой, но и чистыми телом», – гласил соответствующий эдикт. Термы, вмещавшие одновременно до десяти тысяч посетителей, выглядели роскошно – хоть снаружи, хоть внутри. Тут можно было не только расслабиться, вымывшись и пройдя сеанс расслабляющего массажа, но и вволю попировать, поиграть в кости или шашки, в индийскую «смерть царя», а также приобщиться к источникам человеческой мудрости в библиотеке и читальных залах. При этом за вход в баню взималась чисто символическая плата в четверть асса. Очередное неловкое движение носильщиков заставило Гавейна вынырнуть из полудремы, навеянной мерным покачиванием паланкина. – Эй, там! – рявкнул, высунувшись из-за занавесок. – Не дрова везете… Да так и обмер. Протер глаза. И даже ущипнул себя за бок, чтобы удостовериться, что это не сон. Потом проделал то же самое с боком Парсифаля, отчего прикорнувший блондин завопил благим матом. – Цыц! – сунул ему под нос воин свой огромный волосатый кулак. – Что такое, приятель? – встревожился юноша. – На тебе лица нет. Снова Ланселата на драконе увидел? Бородач смерил его взглядом, не обещающим шутнику ничего хорошего. – Осел! – Ничего себе! – вскипел блондинчик. – За осла ответишь, дубина! – Да елы-палы! Не о тебе речь! Там, на улице, наш осел! – Где?! – не поверил охотник за святым Граалем. – Вон! – ткнул пальцем за занавеску крепыш. – Выходит из бани! – Да ладно тебе! Парсифаль осторожно высунул нос из паланкина. Как он и предполагал, никакого осла поблизости не наблюдалось. Как же, осел, посещающий на досуге термы. Хороша шуточка. Однако же достало бедного Гавейна. А ведь вначале потешался над «глупыми кошмарами» Парсифаля, к счастью прошедшими со времени нелепого конфуза на причале в Брундизии. Вот ведь как вышло. Сам исцелился, а его соратник подхватил проклятую «ослиную болезнь». – Ну и где же твой осел? Озадаченный Гавейн пожал плечами: – Но я только что видел, как он выходил из бани! – Из бани?! – взревел потомок патрициев и германских ярлов. – Ты идиот! – Я?! – Гавейн встряхнул Парсифаля за грудки. – Да ты сам… – Нет, это ты осел! Из-за тебя мы уже чуть не свернули шею в Брундизии! Тебе всюду мерещатся ослы, а я отдувайся! – Из-за меня?! А кто торговался из-за нескольких паршивых ауреусов с корабельщиком? На девок все выгадывал… – Ну я же не некоторые, мальчиками не интересуюсь… – Что?!! Что ты сказал?! – Что слышал! И добавил: – Эх, правильно Атаульф таких, как ты, на кол сажал… После чего кулак бывшего Мечехвоста соприкоснулся с челюстью белокурого потомка тевтонов. Трудно сказать, был ли Гавейн самым плохим солдатом ордена, но вот, видимо, в кулачном бою он был не самым последним. Во всяком случае, Парсифаль вылетел вон из паланкина, хотя особенно размахнуться его спутнику было вроде как и негде. И пока ошеломленный блондинчик катался в пыли, Гавейн, не теряя времени, кинулся туда, где скрылись тот самый осел с девкой. Но, свернув за поворот, Гавейн оторопел. Он оказался на площади перед рынком, вернее на рыночном заднем дворе, на котором вместе с Гавейном и несколькими торговцами было не меньше полусотни ослов, ожидавших своих хозяев, уже потихоньку заканчивавших торговлю. В глазах воителя Круга Стоячих Камней буквально зарябило от серых морд, длинных прядающих ушей, больших черных глаз… – Сволочь длинноухая! – прошипел Гавейн. – Замаскировался, значит? Думаешь, спрятался от меня? Все равно я тебя на колбасу пущу, слышишь ты, рапсод недоделанный? Внезапно он обнаружил, что один из серых, а именно серебристого оттенка, молодой, кандийской, кажется, породы, при последних словах дернулся и подался назад. – А, попался! – торжествующе заорал Гавейн. – Не уйдешь теперь! Подскочив к жалобно вскрикнувшему животному, он схватил его под уздцы и принялся остервенело тащить на себя. Потом схватился за пояс, но вспомнил, что меч остался в гостинице, а кинжал он отдал треклятому Парсифалю. Намотав уздечку на кулак, бородач принялся озираться в поисках какого-нибудь оружия или хотя бы камня, чтобы проломить череп проклятому превращенцу и покончить с преследовавшим его ушастым кошмаром. – Оставь моего Оберона в покое, ты… – К разъяренному Гавейну подскочил какой-то мужичонка. – Пош-шел прочь! – заревел не хуже осла здоровяк. – А, так вас тут целая шайка?! От страха и злости он вообще почти перестал что-либо соображать. – Отпусти Оберона, проклятый развратник! Люди, граждане, что же это творится? Последнего осла отбирают! Стыд уже потеряли совсем! Мало им овец с козами, так вот еще и кормилец мой понадобился! Гавейн не успел ничего сделать, как вокруг образовалась небольшая толпа из дюжины человек. Все крепкие, с мускулистыми узловатыми руками. У двух на поясах ножи, а на простонародных лицах, что характерно, никакого почтения к высокородному господину. – Отпусти ослика, содомит, – пробурчал один из торговцев, совсем уже разбойничьего вида детина, – и что больше всего напугало Гавейна, – с крестом на широкой волосатой груди. – Э-э, отдайте мне его, я заплачу… – жалобно ответил рыцарь. – Что-о?! Чтоб я своего славного Оберончика вот этакому на позор отдал! – разъярился мужичонка. – Бей его, злодея! – выкрикнул кто-то… Но судьба смилостивилась над незадачливым Гавейном. На площадь с выражением безумной ярости на лице вылетел Парсифаль. В одной руке у него была дубина, в которой можно было узнать рукоять паланкина, в другой – кинжал Гавейна. И завертелась дикая кутерьма. Орландина решила, что спит. Потом подумала, что слишком уж яркий и живой сон получается. Но, скорее всего, она все-таки спит. Ибо оказалась она не где-нибудь, а в Солдатской слободке, солнечным утром, да еще в теле двенадцатилетней девчонки – себя самой. И стоит она на площадке, где обучали молодняк, держит в руках учебный деревянный меч, а к ней вразвалочку идет смуглолицая и разрисованная тетка в замшевой жилетке, какую носят краснокожие из-за океана, – материна приятельница Торикваль, лучшая мечница среди женщин-воинов вольного легиона. Ее наставница. Но размышлять было некогда: начинайся учебный бой. |