Онлайн книга «Небесный Стокгольм»
|
– Все равно я в это не верю, – покачал головой Антон. – Какой бы там ни был Серов ушлый, как бы красиво он Ленина ни рисовал, а Хрущева с бухты-барахты на рядовую выставку ему не затащить. – А это не он затащил, – тихо сказала Вера. Все замолчали и посмотрели на нее. – Это все сусловские игры. У него земля из-под ног уходит, молодые давят со всех сторон. Это не с модернистами в Манеже разделались. Не их подставить хотели. – А кого? – Молодежь цековскую. Тех, кто хоть что-то соображает, кто хочет наконец всю эту мертвечину убрать. – Какую мертвечину? – Идеологию. – Ну, опять за свое. – Антон поморщился. – Жили с ней и еще поживем. Тебе что, она мешает? – Антон, она людей врать заставляет. Представляешь, сколько энергии на ложь страна тратит каждую минуту? Вот захотел бы ты вдруг завести любовницу… – Слабо ему, – Белка посмотрела на него оценивающе. Гена потихоньку скрылся за дверью. – Чтобы мне врать и в глаза смотреть, у тебя бы столько сил уходило! А тут та же ложь, но в масштабах страны. Она легко может все турбины Братской ГЭС вспять закрутить. Стало прохладно, Вера завернулась в шаль. – Пока под Сусловым стул не качался, ему на этих модернистов-традиционалистов плевать было. Но как только он понял, что Ильичев с компанией зарвался и очки набирает, нужно было что-то срочно решать. И разработал дьявольский план, начал с ежедневных записок, весь год методично капал Хрущеву на мозги: модернизм в искусстве – это не просто направление и художественное видение. Это так Аджубей с Ильичевым по молодости думают. – А что же это? – Это тщательно задуманная акция против нашего строя и государства. Посмотрите, кто только не обхаживает художников этих – и журналисты западные, и дипломаты из их студий не вылезают. Крошечная выставка – а вся мировая пресса отстрелялась. Модернисты не только Ильичеву нужны, но и ЦРУ. – А что, неправда, что ли? – усмехнулся Антон. – В одной из последних записок было сказано, что у всех этих художников отцы репрессированы. Вот они и затаили злобу против власти и выражают ее через свою мазню. И список пофамильный: кто, у кого, когда. А последним залпом были те самые пидарасы. – Вера… – поморщился Антон. – Написали, что почти все поголовно с физиологическими отклонениями, и какие-то ссылки дали Хрущеву на научные работы, что художники при этом по-особому мир видят. И тоже все подробненько, с агентурными данными и фамилиями. – Все это деньги. – Антон махнул рукой. – Неужели непонятно? Молодые дорвались, старики их умыли. Вечная тема, вечная борьба. Старое и новое в искусстве, всем хочется славы и денег. О чем мы столько говорим за новогодним столом? Антон встал и подбросил в печку дрова. Стало поуютней. – Есть только одно отличие, дорогой Антон, – вздохнул Кира, – всегда публика сама решала, за чьи картины платить. А у нас государство – единственный заказчик, покупатель и издатель. Все эти функционеры в творческих союзах – его уполномоченные агенты, сидят и решают, что покупать, а что нет. А мы так и живем – с такой вот музыкой, с такими книгами и с такими картинами. Киснем и по кругу ходим… – Вот именно. Всю ночь не пойми о чем разговоры. Ну хватит. Новый год! Антон принес с улицы холодец и две бутылки перцовки, вынул их из снега. Разлили сразу помногу, чтобы встряхнуться, выпили за искусство. Люся завела неаполитанские песни в исполнении певца Александровича. Но разговор опять скатился к Манежу. – Так что в итоге? – не понял Петя. – В итоге, Петя, пошла обратная волна. За несколько часов рассыпали наборы, где хорошо о выставке писали. Картины отобрали. Суслов заставил «Правду» и «Известия» всех пригвоздить к позорному столбу. Но дело этим не кончится, для него Манеж – это последний шанс для реванша, он не успокоится, пока не уберет конкурентов. Уже легла докладная на стол Хрущеву, что и с музыкой неладно, и с кино, и с литературой – везде у нас, оказывается, озлобленные люди прорвались и окапались. Тот повелся и объявил общий сбор, созвал на обед в Дом приемов триста человек, всю интеллигенцию. – Ромм там был, рассказывал нам потом во ВГИКе… Из комнаты выглянул заспанный Гена: – Где здесь Ромм? – Спи давай. Ромм твой уже дома, уснул давно. Дверь закрылась. – А это кто? – поинтересовалась Люся. – Знакомое лицо. – Да пока никто. Ученик его. – У Белки у самой немного начал заплетаться язык. – Короче, Хрущев встретил всех, как добрый хозяин, мол, ешьте-пейте, гости дорогие, всех люблю, только не шалите. Твардовский ему Солженицына показал, как вазу драгоценную. А потом Хрущ как разошелся, как пошел на Неизвестного орать, говорит, ваши скульптуры – это как на сраку смотреть снизу, из очка. – Фу… Ну все, хватит уже в конце концов, – рассердился Антон. – Люся, переверни пластинку! А ты иди-ка погуляй. Он завернул Белку в шубу и начал выпроваживать ее из комнаты. Та сопротивлялась и никак не могла успокоиться: – А ведь до этого в Манеже с Неизвестным нормально разговаривал, тот его даже до машины провожал. Антон наконец закрыл за ней дверь. Наступила неожиданная тишина. К: Пришли Ленин и Луначарский на выставку футуристов в 1920 году. Ленин говорит: «Ничего не понимаю». Луначарский говорит: «Ничего не понимаю». Это были последние советские вожди, которые ничего не понимали в искусстве. Петя опять налил себе полный стакан водки и залпом его выпил. – Петя, ты что? – испугалась Настя. – Ты же водку не любишь… – А как мне жить в государстве, в котором все решает слесарь-недоучка? – Ну вот, приехали, – сказала Вера. – Давай-ка я тебя уложу. Пойдем, пока ходишь. Петя посмотрел на нее невидящим взглядом и молча ушел в комнату к Гене, хлопнув дверью. – Первый пошел, – сказала Люся. – Суета все это. – Антон тоже немного разомлел. – Ну были модернисты, не были, не вспомнит их никто через год. Слил их твой Ильичев. – Он посмотрел на Веру. – И его скоро сольют, вот увидишь. С вашими разговорами баран остыл. Час назад с мангала внесли. Они с Кирой сразу взяли себе по несколько кусков, седло барашка – штука хорошая, скоро у каждого на тарелке образовалась груда костей. Перцовка тоже кончилась. – А вы нам обещали сюрприз, – сказала Люся. – Что-то смешное рассказать. Антон покосился на обглоданный позвонок. – Старик, только давай без этого! – Кира начал догадываться. – Что-нибудь понейтральней. – А что ты боишься? Настя балетная, они как суворовцы. Девушка твоя культуру обозревает и не такое слышала. Вера не в счет. |