Онлайн книга «Небесный Стокгольм»
|
– И в каком мы теперь государстве живем? – спросил Антон. – В преступном. Ты что, не понял? – Кира похлопал его по плечу. – Старик, добро пожаловать – мы теперь в агрессивной империи! С ней, кстати, будет иногда очень выгодно сотрудничать. Шли вперед, не глядя друг на друга. – И что ты предлагаешь? Всем подорваться и слинять в Тарту? Кто там с корабля первый бежит? – Ты не понял, Антон. Родину я не меняю. – А что тогда? – Сейчас у нас единственная проблема – выжить. – Так и я про то, – усмехнулся Антон. – Выжить как цивилизации на одной шестой части суши. Сохранить культуру. Для тех, кто придет дальше. Мост. Понял? – Нет. Конкретней. – Мы должны построить мост. Цепь времен, преемственность цивилизаций, водопровод, построенный в Риме и переживший варваров. Антон только головой качал: – И ты отбываешь на консервацию? Да когда тебя вскроют, если это время когда-то вообще придет, ты же уже ничего не сможешь. Всю силу растеряешь в своей консервной банке. Превратишься в переваренную тушенку. – Посмотрим. Я же не на боку лежать еду, мы делом там будем заниматься. Только к нам никто не подберется, наши мысли и наш язык власти не по зубам. Сойдем за сумасшедших. Никто связываться не захочет. – Все равно это слабость и твои личные иллюзии, Кира. Это побег, как ты его ни оправдывай. Дошли до конца бульваров, проголодались с нервов. Зашли в пельменную, стекляшку «Зеленый огонек» – прибежище таксистов. У них же на улице и купили бутылку. В багажниках такси теперь всегда была водка на продажу. Начиналась торговля, когда закрывались винные отделы. Взяли по три порции пельменей, две с уксусом, одну со сметаной. Белке – коржик, от еды она отказалась и вообще не хотела ни с кем разговаривать. Разлили под столом. Водка хорошая попалась, экспортная – «Posolskaya», «Союзплодимпорт». – Нас все презирают, – вдруг сказал Антон. – Вернее, ненавидят. Вся Европа. Ребята сейчас приезжают, рас сказывают. Все молча ели. – Представляете, я в трех странах уже до этого был. Даже во Франции два дня. Ощущение – весь мир нас любит. А тут раз, в одно мгновение… Лет через десять никто ведь не вспомнит, что с нами в Чехословакию еще и немцы зашли, и поляки. Только нам этого никогда не простят. – Мы большие, с нас особый спрос. – Кира возил вилкой по тарелке. – Цена высокая, что поделаешь. Удержали жемчужину в короне. Зато сами себя выдавили из западной цивилизации. Здравствуйте, товарищи папуасы! Кира поднял стакан и кивнул таксистам, им это не очень понравилось. – Будешь теперь, Антоша, ездить по своим командировкам, и как ты ни оденься, как язык ни выучи, все равно для всех останешься с копьем и в перьях. Белка стояла, крошила коржик. К разговору она оставалась безучастной, отнесло ее куда-то далеко. Наконец она подняла голову: – Наше кино во всем мире бойкотируют. Уже кучу сделок разорвали. Никто не хочет с такими дела иметь. Ну и правильно. – Отморожу уши назло бабушке, – кивнул ей Антон. – Мы бойкотировали Венецию, Венеция бойкотирует нас. Справедливость торжествует. Канны бойкотируют сами себя в знак поддержки бунтующих французских студентов. – Вдруг он о чем-то задумался. – Погоди, а как фамилия того начальника из Горького? – Не помню. – Не Катушев? – Да не помню я. Белка задумалась: – Ну да, вроде Катушев… Андрон ее несколько раз повторял. – Можно расслабиться. – Антон разлил по второй. – Это как раз тот тип, которого к Дубчеку в спецвагон привозили, чтобы переговоры спасти. Его московский дружок. – И что? – Белка ничего не поняла. – А то. Мало того что он теперь секретарь ЦК, так он еще и большой вес заимел. Именинник, можно сказать, все ему обязаны, Дубчека охмурил. Когда по фильму приказ вышел? – 28 августа. – Ну вот, все правильно. Аккурат на следующий день после того, как чехов домой отправили, он и отыгрался. Видно, мечтал об этом давно. Антон поднял стакан: – Не видать никому этого фильма во веки вечные. Ни детям нашим, ни внукам. Прощай, Ася! Аминь. * * * Пете давно уже хотелось уйти, но ноги не шли. Казалось, что вот сейчас они поговорят-поговорят и, может, что-то важное для себя определят, поймут, как жить дальше, и станет легче. Легче не становилось, наоборот, на душе становилось все тягостней. Разметало их на отдельные орбиты, и болтались теперь они в открытом космосе, беспомощные, каждый сам по себе. Петя пошел в туалет и назад уже не вернулся, ноги понесли куда-то вдоль Яузы, потом по набережной Москвы-реки, мимо Кремля. В какой-то момент он оказался у Большого театра. Было поздно, спектакль давно закончился. Пустынно. Петя прижался к колонне. Где-то он слышал, что, если так к дереву прижмешься в трудную минуту, оно свою энергию может дать. Даже видел в Измайловском парке, ходили такие чудики. Камень был холодный и безучастный. Петя зачем-то его поцеловал. Потом он увидел себя со стороны. Стоит тип, лицо перевернутое, слабый, что-то там внутри у него заходится. А рядом – улица, красивое здание, фонари, над ним небо. Луна светит. Он сам по себе, а все остальное вокруг – само по себе. И ничего миру от Пети не надо, и дышит он ровно и глубоко, а весь этот клубок отравленный внутри, а то, что внутри, с этим можно очень спокойно справиться, все просто. – А-а-а! – закричал Петя. Вернее, он просто попробовал свой голос. Эхо над колоннами ему помогло. Петя запел. Под Магомаева. Он никогда обычно не пел, а тут само собой все случилось. Музыка Бабаджаняна. По переулкам бродит лето, Солнце льется прямо с крыш, В потоке солнечного света У киоска ты стоишь. В голове немного все смешалось. И ветерок поет недаром, И день сияет голубой — Ведь я шагаю по бульварам На свидание с тобой. А-а-а-а – я живу мечтой одной, Ты моей мечтою стала, Стала ты моей весной. А-а-а-а… Из большой двери театра вышел мужчина: – Ты что, ненормальный? – Почему? – Ты что тут распелся? – А что? Мешаю, что ли, кому? Порядок нарушаю? Мужчина посмотрел на него оценивающе: – Хорошо, что ли, так тебе? – Ага. Ой, хорошо! – А что сюда пришел? Тут театр. – Значит, сюда можно только тем, кому плохо? |