Книга Это как день посреди ночи, страница 37 – Ясмина Хадра

Не знаю почему, но я встал и направился к палатке Андре. Может, просто хотел привлечь к себе внимание дамы и еще раз увидеть ее волшебные глаза. Она будто читала мои мысли. Когда я проходил мимо, сняла очки, и мне вдруг показалось, что я иду по зыбучему песку.

Несколько дней спустя я увидел ее на главной улице Рио-Саладо. Она как раз выходила из магазина, белая шляпа царственно возвышалась над ее прекрасным ликом, как корона. Все оборачивались ей вслед, но она этого даже не замечала. Утонченная, с благородной осанкой, эта женщина не ступала, а отмеряла бег времени.

Я застыл, будто загипнотизированный.

Она напоминала мне загадочных героинь кинематографа, изливавших свою харизму на зрителей. Они казались настолько правдоподобными, что собственная реальность превращалась в иллюзию.

Я сидел с Бенджамином на террасе кафе на площади. Она прошла рядом, нас не заметив, но в виде утешения завещав аромат своих духов.

– Не суетись, Жонас! – шепнул мне Симон.

– Что?

– В баре есть зеркало. Пойди полюбуйся этой свеколкой, которая заменяет тебе голову. Ты что, влюбился в эту почтенную мать семейства?

– Что ты такое говоришь?

– Что вижу, то и говорю. Еще чуть-чуть – и тебя удар хватит.

Симон преувеличивал. То была не любовь, мадам Казнав внушала мне глубочайшее восхищение, и мои помыслы о ней были сплошь благие. В конце недели она зашла к нам в аптеку. Я суетился за прилавком, помогая Жермене выполнять бесчисленные заказы, посыпавшиеся на нас после того, как в городке разразилась эпидемия очередного кишечного заболевания. Подняв голову и увидев перед собой даму, я чуть было не упал в обморок.

Я ждал, что она снимет свои солнечные очки, но они по-прежнему красовались на ее прекрасном носике, и я понятия не имел, смотрит она на меня из-за их затемненных стекол или же напрочь игнорирует.

Мадам Казнав протянула Жермене рецепт – грациозным жестом, как хозяин, протягивающий слуге руку для поцелуя.

– Чтобы приготовить это лекарство, понадобится время, – сказала Жермена, расшифровав нацарапанные на бумаге каракули врача. Затем показала на кучу пакетов, сваленных на прилавке, и добавила: – В данный момент я не могу им заняться, у меня и так дел невпроворот.

– Когда я смогу его забрать?

– В самом лучшем случае после обеда. Но не раньше трех часов.

– Не страшно. Единственно, сама я за ним зайти не смогу. Меня долго не было, и теперь дом просит, чтобы в нем убрались. Вы не будете так добры отправить мне лекарство с нарочным? Комиссионные я заплачу.

– Дело не в деньгах, мадам…

– Казнав.

– Приятно познакомиться… Вы далеко живете?

– За еврейским кладбищем, мой дом стоит в отдалении на тропе Отшельников.

– Да, знаю… Будет сделано, мадам Казнав. Лекарство вам доставят после обеда, с трех до четырех часов.

– Отлично.

Она ушла, на прощание кивнув мне.

Я не находил себе места, нетерпеливо дожидаясь Жермену, возившуюся за небольшой дверью в подсобное помещение, служившее ей лабораторией. Стрелки настенных часов будто замерли, отказываясь двигаться вперед. Я боялся, что к тому моменту, когда повезу лекарство, наступит ночь. Наконец этот час настал, похожий на глоток воздуха после длительной остановки дыхания. Ровно в три часа Жермена вышла из лаборатории и завернула флакон с лекарством в бумагу. Вручить мне сверток и сказать, что с ним делать, она не успела – я вырвал его у нее из рук и вскочил на велосипед.

Ухватившись за руль, я нажимал на педали, но не ехал, а летел. От встречного ветра надулась рубашка. Я обогнул еврейское кладбище, срезал путь через фруктовый сад и на полной скорости покатил по тропе Отшельников, лавируя среди рытвин.

Дом мадам Казнав стоял на пригорке, в трех сотнях метров от городка. Он возвышался над полями, большой, выкрашенный белой краской, обращенный фасадом на юг. Хотя располагавшаяся слева от него конюшня выглядела пустынной и заброшенной, сам он сохранил все свое великолепие. От тропы Отшельников к нему пролегала узкая аллейка, обсаженная карликовыми пальмами. Во двор вели кованые ворота, вмурованные в невысокую стену из идеально подогнанных камней, по которой взбирались узловатые виноградные лозы. На сводчатом фронтоне, над двумя выложенными плиткой колоннами, выделялась высеченная в камне буква «К», опиравшаяся на число 1912 – дату окончания строительства.

Я ступил на землю, оставил велосипед у входа и толкнул громко скрипнувшие ворота. Во дворе, посреди которого бил фонтанчик, никого не было. Садом давно никто не занимался.

– Мадам Казнав, – позвал я.

Ставни на окнах были заперты, входная дверь закрыта. Сжимая в руках сверток с лекарством, я сел у фонтана, в тени рукотворной Дианы, и стал ждать. Вокруг не было ни души. В зарослях винограда тихо стонал ветер.

Прождав целую вечность, которой, казалось, не будет ни конца ни края, я решил постучать в дверь. Удары эхом разносились по дому с таким гулом, будто я молотил по бездонной бочке. Внутри явно никого не было, но мне не хотелось этого признавать.

Я вернулся и вновь уселся на краешек фонтана, стараясь не пропустить момент, когда на дорожке под ногами скрипнет галька. Нетерпеливо дожидаясь, когда она возникнет передо мной, будто из небытия. Когда я почти потерял всякую надежду, за моей спиной внезапно раздалось: «Здравствуйте!»

Она стояла позади меня, в белом платье и шляпе с красными лентами, чуточку сдвинутой на затылок.

– Я была внизу, в саду. Люблю гулять в тиши деревьев… Вы давно здесь?

– Нет, нет… – солгал я. – Только что приехал.

– Я не видела вас на тропе, когда поднималась в дом.

– Вот ваше лекарство, мадам, – сказал я и протянул ей сверток.

Перед тем как взять его, женщина застыла в нерешительности, будто позабыв, что заходила к нам в аптеку. Затем элегантно распаковала сверток, отвинтила крышку и понюхала содержимое, внешне напоминавшее какую-то косметику.

– Мазь пахнет хорошо. Только бы от нее прошла ломота. Когда я вернулась, в доме царил настоящий хаос, и мне пришлось трудиться дни напролет, чтобы вернуть ему былой вид.

– Если вам нужно перетащить какие-то вещи или что-нибудь починить, я к вашим услугам.

– Вы прелесть, месье Жонас.

Она указала мне на стул, стоявший рядом со столиком на веранде, дождалась, пока я сел, и устроилась напротив.

– Полагаю, в такую жару вас измучила жажда, – сказала она и взяла графин с лимонадом, наполнила большой стакан и тихонько подвинула мне. От этого жеста на лице женщины отразилась гримаса боли, и она закусила губу.

– Вам больно, мадам?

– Должно быть, подняла что-то слишком тяжелое.

Она сняла очки. Я почувствовал, что внутри меня полыхнул огонь.