Онлайн книга «Сегодня - позавчера»
|
– Между первой и второй – чтоб пуля не пролетела. Подняли по второй. Дай-ка я скажу: – За Победу! Она неотвратима, как рассвет. Но нам надо её приблизить. – За Победу! Закусить. Хороший закусь. В голове зашумело. Да, сильно! У-у! Я поплыл. Уже? – Ребят, что-то меня уносит, – сказал я, – Натан, по-менее наливай. Что-то меня сильно цепляет. – И мне поменьше, – попросил политрук Серёжа, – я третьи сутки на ногах. – Третья, – это я сказал. – Я вспомнил – третья не чёкаясь. За тех, кого с нами нет. И не будет. И стоя. Мы встали. – За батю твоего, Серёжа! Что за человек был. Золотой, – это Натан. – За моих бойцов, – это сказал тихо комбат. – Простите, что не смог вас всех домой вернуть. Политрук ничего не сказал, лишь в глазах слёзы, да желваки ходят под кожей. Выпили. Молча закусили. Меня разморило. Чтобы сбить опьянение, усиленно ел. А Натан мне рассказывал об отце политрука – батальонном комиссаре Гапове Анатолии Павловиче, на которого третьего дня получили похоронку. Поэтому и отпустили Гапова Сергея Анатольевича в бригаду. Судя по их рассказу, человек был хороший. Стало грустно: Чёрный ворон, Что ж ты вьешься Над моею головой. Ты добычи не дождёшься, Черный ворон, я не твой! Вот так и спели. Хором. Потом ещё несколько песен, которых я не знал, но тянул. А потом я им спел: Нас извлекут из-под обломков, Поднимут на руки каркас. И залпы башенных орудий В последний путь проводят нас. Пить я не любил. И петь. Но приходилось. А когда пьют мужики, без этой песни не обходиться. И молодая не узнает, Какой танкиста был конец. А потом я спел, не в тему, но тоже грустную: Где-то мы расстались Не помню, в каких городах Помню, это было в апреле… Они внимательно слушали, а я умом понимал, что меня, как Остапа, «несёт», но остановиться я уже не мог. «Палюсь»: Девочка с глазами Из самого синего льда Тает под огнём пулемёта. Скоро рассвет. Выхода нет. Ключ поверни и полетели. Нужно вписать в чью-то тетрадь Кровью, как в метрополитене: «Выхода нет», Выхода нет. – Вить, ну признайся, ты ведь сам это придумываешь. – Отстань, Натан! Я – попугай. Услышал, запомнил – спел. Не умею я песни сочинять. – О, младший политрук окуклился. Надо его уложить, чтоб не мучился. Ага, легко сказать. Я был пьян, на двоих с комбатом – две руки. Но ничего, с Натановой помощью застелили в казарме матрасом и подушкой койку, снесли туда Сергея, разули и накрыли шерстяным одеялом. Натан постоял над спящим, потом сказал мне: – Я ведь его с такого возраста помню, – он показал расстояние до пола, – хороший мальчик. И воспитан правильно. Жаль отца. И сам на фронт рвётся. Если и на него похоронка придёт, Зина не переживёт. – Старшина, – позвал меня комбат из каптёрки, – давай облачайся! Сказал же – привести себя в надлежащий вид, нет, ты всё в больничном! Точно выговор внесу, как ты говоришь, в личное тело. – Слушаюсь. Одежда была, правда, очень странная. О чём я и сказал. – Почему? – Лето же. Зачем двое штанов? А это что за шаровары? Мои комментарии, оказалось, сильно их забавляли, потом они вообще рассмеялись: – У вас что, несбыточная мечта – ляхи иметь здоровые? Зачем эти излишества? – Почему излишества? – Материала много напрасно уходит. – А какие же должны быть? Как у суворовских солдат – лосины? – Не лосины, но не настолько же? Как воевать в этом? Это что за камуфляж? Синие – для маскировки? На каком фоне? А как на пересечённой местности двигаться? По кустам? А колючая проволока? Кто придумывает это? Специально? Вредительство! Натан и Андрей переглянулись. Смех пропал. Комбат даже перекосился. Я понял, что ляпнул что-то не то. – Это комсоставское галифе. – А у рядовых какое? Уже? – Не намного. Но не синее. – Это чтобы снайпера врага издали различали командиров и сразу обезглавливали подразделения? И петлицы красные? На рукавах тоже? Чтобы издалека отсвечивали? Да это что – заговор? Комбат аж зубами заскрипел. – А мы так и теряли комсостав, – в его голосе было столько горечи, – одели солдатские шинели и галифе, а комдив – не положено! «Бойцы должны издали различать своих командиров»! Сколько же надо потерять, пока дойдёт? – А это – юбка? – я поднял подол гимнастёрки и покружил, как балерина, ну, ладно, изобразил неумело. – А как, по-твоему, должно быть? – Натан смотрел на меня с любопытством. – Прямые штаны… – Да это – брюки. – И что? Хоть как назови. Одежда военного должна быть практична и функции… циональна. Блин, Сатурну больше не наливать, он пьян. О чём я? А во! Ничего лишнего. Карманов мало. Боец всё своё носит с собой. Это должно быть предусмотрено. А где он мелкое имущество разместит? Здесь документы, здесь – курево. О, давай, угощай, покурим. А расчёска? Мыло? Нитка с иголкой? Письмо из дому? Да мало ли? Да хоть взрыватели. – Взрыватели? – От гранат. В гранатной сумке – опасно. В брюках? А сядет – сломает. В нагрудном? Там документы и курево. Натан, не жми. Дай папироску. Курю. С чего ты взял? Раньше не курил – сейчас курю. Ты раньше тоже, может быть, был вьюношей восторженным, а сейчас – еврей! А чего курево зажал? А почему накладок нет на локтях и коленях? Ползать как? Протрётся сразу. Или доблестный красноармеец врага в полный рост встречает? Пулемётную пулю грудью ловит? Сейчас не наполеоновские войны. Расстояния не те. Не до красивостей. Красавчик – тот, кто живет дольше. Комбат сплюнул, вскочил, выбежал, вернулся. – Задел ты меня за живое, старшина. Сколько мы в своём кругу это обсуждали. Ну, мы-то воевавшие. А ты, со стороны, в бою не был, да ещё и контуженый? – Да что тут за секрет? Логически подумать. – Да уж, наверное, тоже не дураки эту форму придумали. – Может, не из тех условий исходили? – Что? – Это как в математике. Есть условия задачи, решение и ответ – результат. Ну, например. Как у Толстого, недавно прочел. Скорость пешехода – 4 км/ч. За десятичасовой марш батальон преодолеет 40 кэмэ? Нет? |