Онлайн книга «Гений»
|
Валентина, подождав его год, решила: ладно, буду считать себя свободной, раз мужа нет и дочь уехала. И как только она это решила, в ней тут же проснулось все, что дремало и ждало своего часа. Первый раз было страшно и нервно, так, будто прекращала затянувшееся девство. Принесла мужчине в номер чайник, эта услуга в гостинице предоставлялась за отдельную плату, спросила, как обычно: – Не желаете ли еще чего? Пивка, водочки? Доставка в номер пивка и водочки обеспечивалась уже не гостиницей, а лично Валентиной – небольшой приработок, на который администрация закрывала глаза, то есть даже не закрывала, а спокойно понимала с открытыми глазами: всем жить надо. Обычно постояльцы или соглашались, или отказывались, но, бывало, кто-нибудь, осмелев и оглядев добротную Валентину с головы до ног, игриво говорил: – А если желаю и если не водочки? При этом на самом деле не то чтобы желал, просто напоминал сам себе, что он еще мужчина, всегда на все готовый. Валентина отвечала удачно придуманной однажды фразой: – Это в стоимость не входит, приятного аппетита! И уходила. Вот и тем вечером мужчина, такой весь свободный, со все умеющими, как у актера, глазами, сказал: – Водочки не желаю, красавица. Ничего не желаю, кроме любви. – Таких услуг в ассортименте не имеем. Валентина, кстати, обманула Геннадия, сказав, что может познакомить его с платной девушкой. В маленьком Грежине не было хода этой профессии, слишком все не виду. Просто ей было интересно увидеть его реакцию на тему. – А мне не услуга нужна, – сказал артистичный мужчина, – я про любовь! – На время, что ли? Мужчина вдруг загрустил – красиво так, печально, будто по-настоящему. – Примитивно меня понимаете, напомните, как вас зовут? – Напоминать нечего, и я не называлась. Валентина. – Так вот, Валентина, я, конечно, утрирую. О любви можно только мечтать. Иногда просто хочется человеческого общения. Я, знаете, с женой разошелся. Если честно, не жалею, был к этому готов. А вот к одиночеству – не готов. Дома еще как-то – работа, друзья, а в командировку пошлют, просто волком вою. Врал, конечно, но с душой врал, искренне, и Валентина видела, что врет, – не волк он, а кобель натуральный и безразборный, и он, похоже, видел, что она видит, что он врет, но все зависело от того, поддержит или не поддержит. Если поддержит, можно продолжить. И Валентина поддержала: – У нас в Грежине девушек симпатичных много, прогуляйтесь, пригласите в гости. С учетом, что после одиннадцати в гостинице оставаться нельзя. – Валя, какие девушки? Вы, наверное, интим имеете в виду? А я про общение! Какое с девушками общение? Вот именно, общайся, не общайся, все равно не дадут, прямолинейно подумала Валентина. А вслух спросила: – Не понимаю, чем я-то могу помочь? – Да поговорить просто! Вечером, часов в десять, не заглянете на полчасика? У меня винцо хорошее есть, выпьем по бокалу. – Я на работе. – И я на работе. Не водки же, извините, предлагаю, вина. Не для пьянства, а для вкуса. – Не знаю, – сказала Валя. – Вряд ли. А сама была уверена, что придет. Ждала десяти часов, как приговоренный ждет казни и одновременного помилования. Пришла к нему с холодными и влажными руками, пришла не в десять, а минут в пятнадцать одиннадцатого. Спросила: – Я тут ведро с тряпкой не оставляла у вас? Мужчина огорчился: – Какое ведро, Валя? Я вас жду! Он указал на столик, где была бутылка вина, два бокала, виноград, мандарины и цветок в стакане. – Я думала, вы шутите, – сказала Валентина. – Какие шутки? Проходите! – Мне еще лестницу мыть. Валентина, будто нарочно, снижала свою привлекательность: образ поломойки с тряпкой в руке мужчину может охладить. Она сопротивлялась тому, что должно произойти и чего она хотела, но хотела слишком уж сильно, ее, она помнит, даже подташнивало от волнения. – Лестница никуда не уйдет! Я потом сам ее вымою! – мужчина протянул ей руку, будто на танец приглашал, и Валентина дала свою. Он подвел ее к столику, она села. Он налил вина и что-то сказал, она выпила. Он включил телевизор для музыки (заранее нашел соответствующий канал), налил еще, она еще выпила. А потом плохо помнит – не потому, что опьянела, просто, видимо, сама память не хочет помнить, стесняется. Мужчина оказался, спасибо ему, опытный, умелый, хотя, прямо скажем, эгоист: получив свое, тут же пошел в душ, где долго мылся. Прямо-таки очень долго. Валентина оделась и ушла, стукнув дверью, чтобы услышал и перестал там зря отмокать. Никто не напрашивается. С этих пор и пошло. Не часто, но периодически. С отбором, но не таким уж строгим. Окружающие знали или догадывались. Однажды молоденькая сменщица в присутствии администраторши Натальи спросила со смехом: – Теть Валь, у тебя что, сексуальная революция? – А тебе завидно? – осадила ее Наталья, сорокалетняя милая женщина, у которой муж тяжело болел вот уже пятый год и которая однажды, в доверительную минуту, призналась Валентине: «Тяжело, ты не представляешь как. Я ведь его люблю, Валь, и мне его до сих пор хочется. И ему хочется, иногда подлезет, силится, жилится, а толку… Хоть плачь. Знаешь, иногда нехорошая мысль у меня: чем так человеку мучиться, лучше уж или туда, или сюда. То есть или уж выздоровел бы, или… Но врачи говорят: шансы есть. Этим и живу. Шансами». – Было бы чему завидовать! – фыркнула сменщица. Валентина и Наталья переглянулись и не стали с нею спорить. Как-то раз Валентина, принеся чайник и задав вопрос насчет желаний, услышала от нового постояльца, мужчины лет сорока пяти, задумчивого и внимательного: – Нет, спасибо. А ваша администратор, она давно тут работает? – Да. – И живет здесь тоже давно? В поселке? – С детства. А что? – Да похожа на мою жену-покойницу. Как сестра прямо. Странно – где Мурманск и где Грежин… – Бывает. На меня недавно один тоже удивился, что я на его дочь похожа. Ну, ему за шестьдесят уже, хоть и бодрый. Такие вещи предлагал, вы не поверите! – Почему? Сейчас такая жизнь, все будто что-то наверстывают. Особенно кто при социализме пожил. – Ну да, понимаю. Но я ему категорически сказала: вы что, собственную дочь, что ли, хотите? Это чем попахивает, вы соображайте вообще-то! Он сразу смутился. Нет, говорит, что вы похожи, это одно, а что я заинтересовался, это другое. |