Онлайн книга «Пророчество Асклетариона»
|
Люба выглянула в коридор вагона, пассажиры наконец-то угомонились и укладывались на свои полки. — Значит, вашего звездочёта за правду казнили? Она будто забыла, зачем привела в купе этого странноватого молодого человека — дерматиновая папка с кармашками для проездных документов пассажиров была отодвинута на край стола. Колеса ритмично отстукивали: «До— ми-ци-ан, До — ми — ци — ан…». — Выходит, загадочно улыбнулась Люба, — этот ваш император правды знать не хотел… Потому и убил звездочета… — Астролога Аасклетариона… — Есть разница? — В сущности, никакой… — Ну, астролога убил. За правду… — рассуждала девушка. — За чью? — Что «за чью»? — За чью правду? Астролога или императора? Максим вытащил ложечку из пустого стакана, которая противно дребезжала о стекло. — Правда — она одна: и для императора, и для звездочета. Она же — правда… — Так вы сказали, что он ему мешок золота предлагал… Зачем? Чтобы услышать правду? Художник улыбнулся, покачал головой: — Чтобы не слышать её… Император не хотел слышать ЭТУ правду… — А что же он тогда хотел? — Хотел, чтобы Асклетарион слукавил, соврал, проще говоря, придумав ту правду, которую цезарь хотел от него услышать… Любаша, задумчиво глядя на пробегавшую цепочку желтых огней, сказала: — Ну, и дурак, этот твой звездочет… Сказал бы нужную этому царьку правду зато мешок бы золота получил! Это не четыре тысячи в месяц, за которые я тут страдаю… Да еще моя напарница, Наташка, чем-то траванулась… В железнодорожную больничку уложили с подозрением на дизентерию. А я тут одна, как пчелка, и чай им разноси, и туалеты мой, и с зайцами разбирайся!.. А ревизоры за… одно место возьмут, что я им скажу? Пожалела бедного художника, который купил миллион алых роз и остался без копейки? Что билет с документами и деньгами у него на вокзале украли? Эту правду им скажу? Только она им не нуж-на! Не нужна им моя правда! Им их правду подавай: чтобы в кармане густо звенело, чтобы они только в поезд сели, а звонкая копейка уже им капала… Я им в ножки брошусь: «Не углядела, родненькие!..». А им моя повинная головушка ни к чему. Они мне за провоз безбилетника по своей правде протокольчик выпишут, а моё начальство с меня премию снимет. Вот вам и правда. А на одну зарплату проводницы пассажирского, не фирменного, не проживешь. В магазинах-то даже подсолнечное масло вдвое подорожало! Что у них там — семечки кончились? Проводница с каким-то ожесточением бросила ложку опять в пустой стакан, и та жалобно стала звякать на стыках рельсов — поддакивала, жалела так свою бедную хозяйку. — Вот она, моя правда! И всё, заметь, за те же четыре тысячи! А в магазинах цены-то!.. Цены!.. Она перевела дух, глядя на разложенные рисунки Максима. — Я ведь не художник, деньги рисовать не умею… Это тоже правда. Он вздохнула, отходя сердцем: — Вот и выходит, что у каждого — своя правда. У императора — своя, у художника — своя, а у Любки-проводницы — своя… И они никогда не пересекутся во времени и пространстве. Потому что я не хочу знать его правды, а он — моей. Выходит, правильно, что казнил твой цезарь этого правдолюбца, Аксл… Как его? — Асклетариона, — подсказал Максим. — Никто не запоминает его имя с первого раза… Максим снова вытащил дребезжащую ложку из стакана. — А знаешь, ты права… — В чем? — В том, что каждому удобна «своя правда», которая вовсе не правда… Своя версия. Не более того. А голой правды люди знать не хотят. Зачем им она, такая прямая и неудобная? Только мешается у всех под ногами… Люба молча встала, взяла пустой стакан в подстаканнике и, задев Максима острыми коленками, вышла в коридор. Зажурчал кипяток из краника титана. — Жить и думать о жизни нужно легче. У сытого — своя правда, у голодного — своя, — улыбнулась Любаша, занося в купе стакан кипятка. Я же вижу, как ты на пустой стакан смотришь… Сейчас, мой первый в жизни зайчик, будем чай пить. С печеньями. Чаю хочешь? — Хочу, — сказал Максим правду. — И от того, чтобы на зуб чего-нибудь положить, тоже не откажусь. — Вот это по-нашему! Режь правду-матку, когда в животе пусто… Голод — не тетка, пирожка не даст. Она достала второй стакан, лимон, начатую пачку печенье и, подумав немного, вытащила еще не начатую палку копченой колбасы. — Ешь, — сказала Любаша. — И не стесняйся, располагайся поудобнее, ноги только подбери, а то я о твои башмаки постоянно спотыкаюсь. В проеме двери нарисовалась плоское, как блин, лицо женщины в лампасах. Общественница, подозрительно осмотрев чай и закуски на столике служебного купе, ехидно спросила, нажимая на «р», прорычала тигрицей: — Р-р-разбираетесь? Ну-ну… Помощь не нужна? — Не нужна! — не очень вежливо ответила Любовь Ивановна. — Р-р-разберемся. Отдыхайте, граждане пассажиры, большой свет вырубаю… И с треском задвинула заедавшую дверь купе. Стоявший за её спиной мужичок со спитым лицом народного страдальца, успел жалобно спросить: — Тула скоро?… Скоко стоять будем? — Скоко надо, стоко и будем! — спародировала Люба. — Спать, граждане пассажиры! Спать!.. К Любе пришел профессиональный кураж: мол, будут тут указывать всякие!.. Так всегда делала её старшая напарница. И по-другому Любаша пока защищаться не умела. Она достала перочинный ножик, стала резать колбасу. — Вам, я вижу, тоже в жизни досталось… — сказала она, пододвигая печенье и аппетитные кружочки поближе к гостю. — Давайте на «ты», не на дипломатическом приёме… Она легко согласилась: — Давайте. А я думала мы давно на дружеской ноге… — А хочешь, я тебе о тебе расскажу? — А что ты знаешь? — подняла молодая женщина глаза. — Ах, ты же этот… Звездочет. Ну, давай, ври… Только так, чтобы мне приятно было. Колбасы ешь вволю. У меня еще есть. Максим пожал плечами. — Врать-то я, прости, не умею… Даже за колбасу… Она прыснула в кулачок, пряча от Максима смеющиеся глаза. — Я буду делать вид, что верю… А ты делай вид, что говоришь правду. Вот и вся обоюдная приятность. — Ладно, слушай, — кивнул он. — О такой работе ты еще пять лет и не мечтала… — О какой? — перебила она. — О такой, о работе проводницы… Не перебивай. Она, не скрывая снисходительной улыбки, кивнула. — Не мечтала, конечно… — Ты мечтала о дальних странах, прекрасных городах, коралловых островах и решила поступать на географический факультет вашего педа. Так? |