Онлайн книга «История целибата»
|
Марсела обращалась к проблеме еды, насмехаясь над ее скудостью в монастыре и скаредностью монахини, ответственной за ее распределение. «Хоть все ее запасы могут сгнить, ее это ничуть не беспокоит», – саркастически замечала она [351] . В одноактной пьесе «Гибель желания» ее герой – Аппетит, комичный малый, через чей образ Марсела выразила заботы монахинь: приготовление, сервировка и процесс поглощения еды, значение сладостей, которыми отмечали некоторые постные дни, стремление поесть досыта, боровшееся с еще более сильным желанием голодать. В дружеском споре Духа с Желанием Дух с пафосом произносит: Мой аппетит меня съедает; Все думают, что я доволен, Когда за всех я голодаю. … Скорей открой кладовку, Нам надо подкрепиться. Когда Дух спрашивает: «А если позже ты поужинать не сможешь?», Желание ему бросает: Тогда перехвачу я что-то в полночь. … Мне вдруг очень захотелось Съесть две ватрушки. Когда ты делать соберешься фрикадельки? «Сейчас же замолчи, должно быть, ты сошло с ума», – пытается его утихомирить Дух. Желание ему возражает: Ты хочешь, чтоб я ничего не ел, Когда от голода почти сознание теряю? … Отрежь-ка лучше мне кусочек ветчины, Ведь ее тебе прислала Моя мамаша – Жадность. Они еще какое-то время по-дружески подначивали друг друга, потом пришло Смирение плоти и выступило против Желания, пытаясь спасти Дух. Если я не встану на путь добродетели, Я вечно буду обречено гореть в огне, жалуется Дух, на что Смирение отвечает устами Марселы суровым протестом, выраженным с добродушной усмешкой: Лишь ты решишь, что должен умереть, Или умрешь несметно много раз; А подтвержденьем смерти станет то, Что в чувствах у тебя не будет больше страсти. … Противься <Желанию> изо всех сил С самого начала, и оно пройдет. Суровый совет Смирения приводит Желание в ярость, и оно напыщенно разглагольствует о том, как коварно проникнет в монастырь, прокладывая себе путь …в спокойствии, В святых молитвах, В божественных службах, В хоре и в трапезной, В часовне и спальне, Куда сам дьявол не может проникнуть; Там я найду малюсенькую трещинку, Через которую смогу пробраться внутрь – Или ты хочешь, чтобы я скончался От голода, проклятая старая ведьма? … На мою мельницу все больше зерна Подкидывают мирянки и монахини – Но с последними куда как веселее; … «Я вполне преуспело в монастыре», – продолжило Желание. Как же, должно быть, прыскали со смеху монахини, когда слышали его перечисление своих ежедневных соблазнов: Заниматься мелочами, Рот набить без разрешенья, Бросить взгляд, куда не надо, Глупенький задать вопрос В праздном любопытстве, Что-то брякнуть, не подумав, Или сделать без мозгов [352] . А чего еще можно было ждать от Желания, мать которого – Жадность, блудила с его отцом – Грехом? Многословный монолог Желания звучит запальчиво и даже для современного слушателя забавно. Соблюдавшие пост всегда голодные монахини, должно быть, с молитвой на устах прикладывали руки к голодным животам при упоминании о нежной курочке, спелых оливках из Андалузии с заранее вынутыми косточками, инжире, миндале и винограде, холодном как лед медовом вине и других деликатесах, очень редко или вообще недоступных в их монастыре, где царили суровые порядки. Но именно в тот момент, когда перечисленные яства должны были вызвать у них обильное слюноотделение и они начинали облизывать губы приоткрытых ртов, Желание было убито, и репутация трех неразлучных сестер – Смирения, Простоты и Молитвы, была восстановлена. «Хвала одиночеству» Марселы была напевной поэмой, посвященной Христу, ее супругу. Она наполнила ее сексуальными образами, свойственными праведницам, но превзошла их, позаимствовав из любовной прозы и любовных писем отца наиболее эротические образы. Мы видим здесь откровенную сублимацию эротических чувств и страстных желаний Христовой невесты, которые она смогла с наслаждением воспеть в «Одиночестве»: В тебе, сказала я Любимому, Как нежно я Его люблю, Как велика моя признательность, Как мало я Ему служу. В тебе к Нему я устремлялась С добром и нежностью глубокой, Чтоб Он меня мог полюбить – Ведь обо мне Он знает все. … В тебе искала я союз, Зажженный пламенем любви, Но я не знаю, хочет ли того же Он: Он знает сам, так пусть Он скажет. … В тебе Ему я отдала всю полноту Прав на мою любовь, И потому в моей судьбе нет больше ничего Ни для кого [353] . Кроме того, в «Одиночестве» Марсела с радостью смирилась со своей бездетностью и отсутствием общественных связей, хотя это слишком сильно сказано, поскольку она никогда не утрачивала контакт со своими сестрами и отцом. Она также печалилась, временами чувствуя, как и другие монахини, замешательство, тревогу, подавленность, ее угнетали нерешенные проблемы; как и остальных монахинь, собственные желания приводили ее в смятение. В созданном ею автопортрете Марсела предстает перед читателем находящейся в постоянных раздумьях, духовно зрелой, хорошо организованной и полной сострадания женщиной, причем этот автопортрет обильно сдобрен искрами блистательного остроумия. Ощущение собственной ущербности, насквозь пронизывающее «Жизнеописание» праведной Каталины де Сан-Хосе, монахини настолько совершенной, что «она казалась скорее мертвой, чем живой», – сделала ей Марсела недвусмысленный комплимент. Перед тем как прийти в монастырь, Каталина была элегантной, испорченной мадридской девушкой, привыкшей коротать время на гулянках, «которая была воспитана не в каком-нибудь темном углу, а скорее среди людей, обладавших хорошим вкусом, умевших красиво говорить». Характер у нее был «довольно раздражительный, горячий и в чем-то даже грубый», причем настолько, что слугам порой было трудно ее переносить. Однако на протяжении двенадцати лет пребывания в монастыре она хранила полное молчание, не говоря ни единого слова, кроме как своему исповеднику. Каталина ни разу не сделала ни одной ошибки, никогда не забывала даже о самом незначительном обряде и, хоть винила себя в тяжких грехах, конечно же никогда не грешила. |