Книга Память льда. Том 2, страница 69 – Стивен Эриксон

— Это солдатский юмор, Остряк.

— Правда? Но я говорил серьёзно, капитан.

— Ох.

Остряк поглядел на него:

— Подловил.

Нисходящий поток холодного воздуха опустил Быстрого Бена на усыпанные щебнем плиты площади. В дюжине шагов отсюда темнели ворота. За ними на широких и низких ступенях Пленника сидели бок о бок капитан Паран и Смертный меч.

— Как раз с этими двумя я и хотел поговорить, — прошептал чародей, отпуская Путь Серк.

— Только не надо опять ссориться, — взмолился Таламандас со своего насеста на плече Быстрого Бена. — Эти люди очень могущественны…

— Расслабься, — сказал чародей, — никаких свар я не жду.

— Ладно. Но на всякий случай я лучше сделаюсь невидимым.

— Да как хочешь.

Деревянный человечек исчез, хотя чародей все ещё чувствовал незначительный вес на плече и веточки-пальцы, сжатые на вороте плаща.

Двое мужчин подняли глаза на приближающегося Быстрого Бена.

Паран приветственно кивнул.

— Последний раз, когда мы виделись, тебя мучила лихорадка. Рад, что тебе лучше. Остряк, это Быстрый Бен, солдат из «Мостожогов».

— Маг.

— И это тоже.

Остряк некоторое время изучал Быстрого Бена, и Паран ощутил, как за янтарными кошачьими глазами мужчины беспокойно шевельнулась звериная натура. Наконец даруджиец сказал:

— От тебя несёт смертью, и мне это не нравится.

Быстрый Бен посмотрел на него.

— Правда? Ну, я с недавних пор угодил в дурную компанию. Неприятно, не спорю, но, увы, необходимо.

— Дело только в этом?

— Надеюсь, что так, Смертный меч.

Жестокая угроза промелькнула в глазах Остряка, потом медленно исчезла. Он смог пожать плечами.

— Именно «мостожог» спас жизнь Скалле, поэтому пока я буду сдерживать себя. Посмотрим, развеется этот запах или нет.

— Считай, — сообщил Паран Быстрому Бену, — это такой мудрёный способ сказать тебе, что пора бы принять ванну.

— Вот так-так, — ответил чародей, глядя на капитана. — Шутки в твоём исполнении — это что-то новенькое.

— С недавних пор многое изменилось, — согласился Паран. — Если ты ищешь ребят, то они в казармах джидратов.

— На самом деле я принёс послание от Скворца.

Паран выпрямился.

— Ты смог связаться с ним? Несмотря на отравленные Пути? Впечатляюще, чародей. Я весь внимание. Он отдал мне новые приказы?

— Бруд созывает очередные переговоры, — сказал Быстрый Бен, — со всеми командующим, включая Остряка, Хумбролла Тора и того, кто остался за главного у «Серых мечей». Сможешь довести это до сведения тех, что сейчас здесь в Капастане?

— Думаю, да. Это всё?

— Если хочешь доложить Скворцу что-то, могу передать.

— Нет, спасибо. Я приберегу это для личной встречи.

Быстрый Бен ухмыльнулся. Ладно, пусть так.

— Что касается остального, нам лучше поговорить наедине, капитан.

Остряк начал вставать, но Паран протянул руку и остановил его.

— Наверное, я знаю, о чём ты хочешь спросить, Быстрый Бен.

— Возможно. Но я бы предпочёл, чтобы это было не так.

— Значит, я тебя огорчу. Скажу прямо. Я ещё не решил узаконивать ли Дом Цепей. По правде говоря, я ещё ничего ни про что не решил — и возможно, мне понадобится некоторое время, чтобы это изменить. Не пытайся давить не меня.

Быстрый Бен поднял обе руки.

— Ты обижаешь меня, капитан. Я не собираюсь на тебя давить. Ещё недавно сам Худ пытался давить на меня, и это здорово меня взбесило. Когда кто-то требует от меня следовать одному пути, мои инстинкты сразу говорят — делай всё наоборот. Не ты один тут любишь ворошить навоз.

Остряк захохотал.

— Экое преуменьшение! Кажется, сегодня ночью у меня идеальная компания. Продолжай, чародей.

— Я добавлю лишь одно, — проговорил Быстрый Бен, разглядывая Парана. — Наблюдение. Возможно, я не прав, но мне так не кажется. Твоя болезнь, капитан, не от того, что ты сопротивляешься своим силам, а от того, что ты сопротивляешься сам себе. Что бы тебе ни говорили твои инстинкты, прислушайся к ним. Следуй им, а остальное шли в Бездну. Это всё.

— Это, — тихо уточнил Паран, — твой совет или Скворца?

Быстрый Бен пожал плечами.

— Окажись он здесь, он сказал бы то же самое, капитан.

— Ты знаешь его очень давно, верно?

— Так точно, очень давно.

Спустя некоторое время Паран кивнул.

— Я пришёл к этому же выводу совсем недавно. Если быть точным, этой ночью, с помощью Остряка. Кажется, мы трое собираемся очень сильно разозлить парочку очень могущественных созданий.

— Пусть себе визжат, — прорычал Смертный меч. — Видит Худ, мы отдавали всё, пока они сидели и смеялись над нами. Пришло время натянуть рукавицу на другую руку.

Быстрый Бен тяжело вздохнул. Ладно, Худ, я так и не попытался, но лишь потому, что было очевидно: Паран не намерен прислушиваться к тебе. И возможно, теперь, обдумав всё, я понимаю, почему. Так что пока он чего-то стоит, прими мой совет: Дому Цепей быть. Прими и подготовься к этому. У тебя достаточно времени… более или менее.

И ещё кое-что, Худ. Ты и другие боги, вы слишком долго имели неоспоримую власть. А теперь сделайте шаг назад и посмотрите, как справятся смертные… думаю, вы сильно удивитесь.

Изнурённые, изгвазданные в грязи, но живые. Выжившие жители Капастана покинули последний тоннель, когда небо на востоке просветлело. Побледневшие обитатели городских катакомб, шатаясь в свете факелов, вливались в толпу, где бродили, будто потерянные посреди города, который когда-то звали домом.

Кованый щит Итковиан вновь оседлал боевого коня, несмотря на то, что любое быстрое движение заставляло его шататься. Голова кружилась от истощения и ноющих ран. Но нужно было оставаться на виду. Единственным его предназначением было простое присутствие. Знакомый, узнаваемый, обнадёживающий.

Начиная с завтрашнего дня, жрецы из Совета Масок проведут по городу процессию, чтобы вселить и утвердить надежду на то, что власть осталась, что кто-то был при ней, и жизнь продолжается. Но здесь, во тьме — такое время Итковиан выбрал для того, чтобы облегчить потрясение от масштаба разрушений, — пока жрецы беспробудно спят в стенах Пленника, триста девяносто «Серых мечей», включая тех, что вышли из тоннелей, расположились у всех выходов из катакомб и всех мест сбора уцелевших жителей.

Солдаты должны были поддерживать военное положение и придать происходящему суровый, упорядоченный тон, однако Итковиан понимал, что их величайшая ценность — психологическая.