Книга Царьград (сборник), страница 271 – Александр Михайловский, Александр Харников

Я было воспрял духом – конечно, это про мой отпуск, а также про то, куда меня потом отправят. Конечно, у меня была надежда, что наши бюрократы в Вашингтоне решат или оставить меня здесь, в Константинополе, или вернуть в Петербург. Я развернул листок. Там было написано: «Вы уволены за нарушения морали и вредительство при переговорах с Константинополем. Эвертс».

У меня потемнело в глазах – то есть как это – «нарушения морали»? Какое еще «вредительство»? Договор же все читали – да и подписал его лично Грант, после того, как пришла телеграмма от Эвертса о том, что текст одобрен Вашингтоном.

Я торопливо оделся, обжигаясь выпил принесенную мне чашку чаю и отказался от завтрака, поскольку мне еще предстояло сегодня встретиться с Джонсоном. Сперва я было подумал о том, чтобы отменить или отложить эту встречу, но решил, что это нарушило бы правила приличия. Собравшись, я пошел в парк, где находилось летнее кафе, в котором мы накануне беседовали с ним.

Джонсон был уже там и сидел за тем же столиком, что и вчера. Он не знал здешней турецкой кухни, и я заказал для нас шашлык из нежнейшей баранины с рисом и айран – турецкий питьевой йогурт. Потом я рассказал своему другу о том, что меня уволили со службы.

Тот грустно посмотрел на меня и сказал:

– Знаешь, Джордж, я тебе не завидую. Твой Эвертс просто дурак. Даром, что его отец был достойным человеком и протестовал против выселений индейцев. И что это за «нарушения морали»? Я не знаю ни одного человека более скрупулезного в отношении морали, чем ты.

– Не знаю, не знаю… – устало сказал я. – Попробую сегодня узнать. Думаю, что меня кто-то оклеветал. Впрочем, Эвертс с Хейсом меня никогда не любили. Сейчас там в Вашингтоне еще ночь, и я думаю, что часа через два-три пошлю телеграмму. А потом посмотрим, каков будет ответ Эвертса.

– И что ты собираешься делать? – спросил Билл.

– Вернусь в Филадельфию, – ответил я, – и там опять займусь литературным творчеством, благо деньги у меня есть.

– Билли, – вздохнул я, – у меня к тебе вот какой вопрос. Вчера господин Тамбовцев, канцлер Югороссии, дал мне почитать кое-какие книги о событиях на Юге. Я прочел там такое, что ни за что бы в это не поверил, если бы не рассказанная тобой история. Скажи мне, Билли, это правда, что по приказу Линкольна арестовывали людей и держали их в тюрьме без суда?

– Да, – твердо ответил мне Билл, – такое было в тех южных штатах, которые остались под контролем янки. Впрочем, я об этом только слышал. А еще читал книгу Хауарда.

– Вот ее мне вчера и передали, – сказал я. – И еще одну, «Унесенные ветром».

– Такой книги я не знаю, – покачал головой Билл. – А про что она?

– Про жизнь одного поместья неподалеку от Атланты, до, во время и после Гражданской войны, – сказал я. – По форме – это дамский роман, но очень страшный дамский роман…

– У нас эту войну называют «Война между штатами» или «Вторая американская революция», – задумчиво сказал Билл.

– Скажи, – спросил я, – а Шерман и в самом деле сжег Атланту? Я дочитал только до того места.

– Если бы только Атланту, – ответил мне Билл. – Думаю, что Аттила и Чингисхан нашли бы в нем достойного последователя. Чего только янки не сожгли… Мне еще повезло – мое поместье было чуть в стороне от их наступления, у меня главное здание осталось. Лишь какие-то негры – не мои, пришлые – сожгли несколько хозяйственных построек. А вот моя дочь – я тебе вчера рассказывал – она сгорела вместе с поместьем мужа. И, судя по рассказам очевидцев, ее перед смертью толпой насиловали черные солдаты янки…

В голове у меня загудело. Извинившись перед Биллом, я попрощался с ним и в шоке вышел из кафе. И тут же, нос к носу столкнулся с как обычно нетрезвым экс-генералом и экс-президентом Грантом, который шел прямо мне навстречу в окружении своих собутыльников.

– Здравствуйте, мистер президент, – вежливо сказал я.

– Ага, вот ты где, вредитель и содомит, – неожиданно хриплым голосом заорал он и плюнул мне в лицо. – Если бы я знал, что назначил послом мужеложца, а уж тем более, что пил вместе с ним!

Я стоял в шоке. Какой вредитель? Какой содомит? Я вытащил платок, вытер слюну с лица. Грант был меня старше на много лет, и я физически не мог его ударить, как поступил бы с любым, кто был помоложе и позволил бы в отношении меня такую дерзость.

– Что вы говорите, мистер президент? – только и смог вымолвить я.

– То и говорю, что мне доложили из Вашингтона, – прорычал Грант. – Тьфу ты, у вас в Колледже Нью-Джерси, наверное, все такие? Не хочу видеть твою рожу содомита, – и он плюнул в меня еще раз, но не попал на этот раз и пошел, качаясь и размахивая руками, обратно во дворец.

Не успел я сделать и двух шагов, как ко мне подбежал какой-то человек, на лице у которого так и было написано «Новая Англия», причем крупными буквами.

– Мистер Бокер, – сказал этот тип с ярко выраженным бостонским акцентом, – меня зовут Александр Уиллиамс, газета «Бостон Ивнинг Глоуб». Расскажите про ваших любовников в Константинополе. Они турки или греки?

Я не выдержал и хуком в его холеную массачусетскую морду, нокаутировав наглеца прямо на месте.

Но тут подскочили еще трое, остановившись от меня на почтительном расстоянии, и один закричал:

– Мистер Бокер, я из «Нью-Йорк Сан». Расскажите про подробности ваших содомитских утех.

Я побежал за ним, но он бежал быстрее – понятно, ведь он был раза в два моложе меня.

Я заорал ему вслед:

– Не содомит я, слышите! Не содомит!

Один из двух других репортеров закричал, с безопасного расстояния:

– А «Вашингтон Ивнинг Стандард» пишет, что госсекретарь Эвертс предъявил неоспоримые доказательства, что вы содомит. Да и президент Грант говорит то же самое.

Я поплелся обратно в Долмабахче, под вопли репортеров – Как звали ваших любовников?

– Были ли вы содомитом еще в Филадельфии?

– Что вы делали в Санкт-Петербурге? Тоже занимались мужеложством? Русские это любят?

Тут на шум и крики появились представители властей, причем не городские полицейские, а военные, охраняющие правительственную резиденцию. Прошло всего несколько секунд, и все три репортера лежали на земле, мордой вниз, с руками, заломленными назад. Югоросские солдаты умело и быстро связали им запястья тонкими кожаными ремешками.

Командовавший солдатами сержант подошел ко мне и спросил на ломаном английском языке:

– Мистер Бокер, эти господа мешать вам?

– Эти господа оскорбляли меня, – возмущенно сказал я.

Все трое лежащих на земле нахалов начали истошно кричать, что они американские корреспонденты и находятся при исполнении служебных обязанностей. У одного из них солдаты даже достали какую-то бумагу, похоже, что журналистское удостоверение. Потом случилось то, что поразило меня до глубины души. В ответ на крики репортеров русские солдаты, вместе со своим сержантом, разразились громким смехом.