Онлайн книга «За что мне такому хорошему такая хреновая жизнь? Креативный антивирус для мозга»
|
Приходит подросток домой, обувь раскидал. Мать ему вслед кричит: – Ну что ты опять обувь посередине коридора оставил, нет бы за собой убрать! – Мама, как ты меня достала! – Когда я тебя успела достать. Я тебя за сегодня увидела первый раз. Ты утром спал, когда я уже уходила. А она его действительно уже целый день достает. Ребенок целый день ругается с мамой, только не с той, которая ему вслед кричит, а той, которая у него внутри сидит. И ее не пошлешь, из себя не выбросишь. Поэтому приходится огрызаться на первую. Чем больше идеальных стереотипов засунули в семье, тем стремительнее падает авторитет родителей, тем сложнее с ними отношения. В самых идеальных учительских семьях дети такие бывают, что детская комната милиции отдыхает. Потому что родители-учителя по наивности пытаются обучить самому лучшему и запихивают в голову такие идеалы, которые идут вразрез с реальностью. А ведь ребенок сам не понимает, почему он свою мать слышать и видеть не может, почему он на нее такую агрессию выплескивает. Она как заноза. Но чем больше подросток сопротивляется, тем родитель дальше усиливает контроль. В ответ у ребенка начинается не просто негатив, а протест. И он начинает делать назло. «Ах, курить нельзя, сейчас назло пойду и накурюсь», или «Сексом заниматься нельзя, значит, сейчас пойду первому встречному отдамся». Но есть одно большое но! Реальная мама не знает, какие протесты выкидывает ее чадо, а вот внутренняя знает все. Поэтому что наступает после преступления? Правильно, чувство вины. Вывод: мы воспитаны на внутреннем контролере. Чуть что, и он сразу вопит: «Это нельзя, и это нельзя, а это тем более нельзя. Кто тебе сказал, что можно?» А запретный плод сладок. Сначала набедокурим, а потом спасаемся, как умеем. Некоторые поэтому даже не помнят, что натворили. Реальная роль родителя – подготовить свое чадо к выживанию в этом мире. Чем мягче вы это сделаете, тем лучше. Как-то мне сын сказал: – Я больше не буду играть на пианино! Я ему в ответ: – Замечательно! Пошли со мной! – Куда? – Бери тряпку, ведро воды и пойдем мыть подъезд! Он на меня смотрит удивленно. Я ему: – Понимаю, ты пока выжимать не можешь, у тебя силы не хватает. Давай, ты мочишь тряпку, я выжимаю. Так мы вымыли весь этаж. Это надо было прочувствовать. Затем сын меня спрашивает: – Папа, а зачем мы подъезд моем? Я ему говорю: – Сына, мне тебя надо быстро приготовить. Я старый, больной и могу умереть в любой момент. А как ты кормиться будешь? Подъезд вымоешь, тебе кто супчика нальет, кто еще что-то. – Папа, а если я играть на пианино буду? Потом мы пришли в ресторан. Я сыну показываю: – Здесь сидит дяденька, он на синтезаторе играет, ему денежки кладут. – И сколько? – Двести рублей за песню. – О, я пять песен знаю. – Сына, платят не за те песни, которые ты знаешь. – А за что? – Платят за те песни, которые другой хочет. Если ты их знаешь, тебе заплатят. – А-а-а-а… Не, папа, я, наверное, буду музыкой заниматься. Теперь, когда он двойку получает, я его не ругаю, а говорю: – Сына, молодец! Не вырастешь умным, вырастешь сильным. Компьютер выключается, и пока ты двести раз не отожмешься, он не включится. Он счастливый. Главное, не чувствовать перед ребенком себя виноватым. Если чувствуете, подойдите и извинитесь. Извинение – не унижение! Извиняться – вовсе не значит унижаться. Только горделивая душа чувствует унижение, и гордыня лечится унижением. Человека практически унизить нельзя. У меня был один знакомый. Как-то в годы перестройки приходит к нему на консультацию новый русский. Он объясняет ему, что у него гордыни выше крыши. Новый русский ему говорит: – Слышь, что ты мне мозги скипидаришь. Ты мне дай пощупать, что такое гордыня. Дашь пощупать, тогда заплачу. Мой знакомый встает перед ним на колени, достает носовой платок и протирает его обувь, а потом отдает ему платок и говорит: – На, повтори! То, что тебе мешает, это и есть гордыня. Степень гордыни показывает степень унижения. Человека можно поставить на колени, можно избить, но унизить нет. Если мы чувствуем унижение, значит, у нас гордыни больше, чем положено. В животном мире собака никогда не задерет щенка. Потому что он на землю падает, пузо открывает, он беззащитен и сдался. Поэтому, если можно унизиться, но при этом не чувствовать себя униженным, – это замечательное оружие. Как-то я с сыном поехал кататься на горку. Сын раз прокатился, еще раз. А рядом такая компания лыжников веселая. И один из нее очень выпендривается. Мне сразу нехорошо стало. Как только дело касается моего сына, у меня сразу вскипает. Я спрашиваю у своего знакомого: – А есть где-нибудь горка для санок? Он говорит: – Нет, только эта. – А для лыжников? – Весь лес! – А чего они здесь? – Ну, они здесь выпендриваются. Я чувствую, что мне уже сильно нехорошо. И вдруг у меня мысль: «Сейчас бы этому лыжнику наждачку под одну лыжину подсунуть». У Бога великое чувство юмора. Только подумал, только захотел, вижу – какие-то пацаны, лет десяти, тащат санки. И этот лыжник цепляется лыжиной за санки. А дальше все, как я представлял. Он кубарем полетел. Пацаны извиняются. А он: – Я сейчас палкой вам глаз выткну! У меня в душе столько всего сразу поднялось. Хотелось втоптать его обратно в снег. Я себя успокоил. Пошел дальше. И вот мой сын скатился с горки, смотрю, к нему какая-то тетка подходит. Жена говорит: – Иди, разберись, видишь, на него кто-то ругается. Я говорю: – Ой, с женщинами лучше не связываться! Она мне отвечает: – Это не женщина. Чувствую, я уже бегу. Все на меня смотрят. Стоит этот лыжник в серебристом костюмчике и нравоучения моему сыну читает. Я понимаю, что сейчас я его сломаю пополам. Но вдруг я вспоминаю того самого щенка и, не добегая до него, падаю на колени и на весь лес ору: – О, великий, скажи, куда нам убрать наших детей, чтобы они не мешали тебе кататься! Если бы этот лыжник умел бегать задом… Вся его команда сразу собралась и уехала. Поэтому умение унизиться и показать, что тебя это не унижает, очень хорошо действует. Я это называю «щенячкой». Это даже лучше, чем самоутверждение. |