Онлайн книга «Нашествие монголов»
|
Среди ночи его осторожно разбудил старый дружинник, раскачивая за плечо. Князь, разогретый жарко натопленной печкой, с трудом очнулся. Ему снился архиепископ владимирский, суровый владыка Митрофан, в полном облачении. Будто он с амвона грозил перстом и уговаривал его: «Вставай, княже, очнись, солнцеворот прошел, солнце повернуло на лето, и медведь в берлоге повернулся с одного бока на другой…» – Ин и я повернусь! – бормотал князь, поворачиваясь, но твердая рука дружинника крепко держала его за плечо. – Вставай, княже, очнись! – говорил старый преданный воин. – Плохие вести привезли гонцы из Рязани. – Какие гонцы? Какие вести? – спросил князь, с трудом приходя в себя. – Прибыл из Рязани князь Роман Ингваревич. Мы его впустили в город. – Что говорит? – Сам тебе хочет поведать. – Прибыл из Рязани? Что там стряслось? – говорил князь, натягивая сапоги. – Рязани больше нет. – Да ты в уме ли? Где князь Роман? – Здесь, в гриднице. Дружинник подал беличий охабень. Сильные руки князя Георгия дрожали и долго не попадали в рукава. Князь Георгий Всеволодович прошел в гридницу, где обычно происходили его беседы с боярами. Там уже находилось несколько ближних советников. Слабый свет лампад перед старыми темными иконами озарял бревенчатые стены, кое-где завешенные сукном и коврами. Впереди безмолвных бояр стояли княжеские сыновья – Владимир и Всеволод, спешно среди ночи прибывшие на совет. Воеводы Жирослав Михайлович, Еремей Глебович и Петр Ослядукович стояли спокойно. Ничто не могло их удивить, – в долгой боевой жизни они всякое видели. За столом, на скамье, крытой ковром, сидел, положив кудрявую голову на руки, приехавший из Рязани князь Роман. Он крепко заснул, устав от бессонной дороги и скачки на переменных лошадях. Громко, властным голосом заговорил вошедший князь Георгий Всеволодович: – Что ты привез из Рязани? Что сделали с нею татары? Крепко ли бились рязанцы или показали пяты и отдали родной город? Князь Роман Ингваревич ничего не слышал и продолжал сидеть неподвижно. В тишине ночи слышались легкое дребезжание слюдяного окошка и ровное дыхание спящего. – Я спрашиваю: как бились рязанцы? Наверное, уже сдали город? Князь Роман очнулся, услыхав последние слова. Он вскочил и крикнул хриплым голосом, сдерживая ярость, согнувшись, готовый броситься на князя Георгия: – Не тебе так говорить, не тебе с нас и спрашивать! Отвернулся ты от нас в тяжелый час, и сам не пришел, и подмоги не прислал… Нет больше Рязани! Сожгли ее мунгалы, и на горящих развалинах города полегли все рязанцы! Но никто не отступил, и не отдали мы нашего города. Только через наши тела ворвались к нам окаянные мунгалы! – А князь Юрий Ингваревич? – Убит в Диком поле… – А князь Пронский, князь Муромский, Василий Красный, Глеб Михайлович Коломенский? – Все полегли, отбиваясь!.. Всё оглядывались, не идут ли на помощь суздальцы, ростовцы, новгородцы. Где там! Заперлись вы за своими стенами, взобрались на печи и, ворочаясь, только почесывались и тараканов давили. – Не смей говорить такие речи! – закричал владимирский князь. – Где вы были, суздальцы, сальники, кулики [342] ? Что вы сделали, на болоте сидючи? – Больно ты дерзок приехал! – захрипел князь Георгий. – А ты не порочь рязанцев! Лежат они, застывшие, на снежных полянах, и некому даже бросить на них горсть родной земли… Разобью тебе голову, если услышу хоть слово издевки!.. Князь Роман схватил лежавший рядом с ним меч, но бояре и оба княжеских сына бросились вперед и повисли на руках споривших. Князь Георгий, стараясь вырваться, кричал и тянулся к мечу, висевшему на стене: – Не ему меня учить! Зарублю! Нищий и безродный пришел ко мне просить помощи, а каркает, что ворона, залетевшая в боярские хоромы… – Батюшка! Не надо так говорить с гостем! – старались успокоить князя Георгия его сыновья. Сильный низкий голос вдруг покрыл шум. Послышались протяжные, произносимые нараспев слова: – Мир, тишина и благодать дому сему! Все оглянулись. В дверях стоял высокий худой монах в черной до пят одежде и в черном клобуке. Длинная черная с проседью борода, большой с горбинкой нос и запавшие под густыми бровями темные глаза делали лицо монаха мрачным и неприветливым. В правой руке он держал медный крест, а в левой длинный посох. – Я вижу распрю, слышу спор в высоких княжеских хоромах. Не время заводить ссору, рагозу и котору! Я пришел оттуда, где дымом заволокло небо, где горят города, где движется на нас нечестивый страшный народ и несет миру смерть и гибель… – Кто ты? Откуда пришел? Что тебе надобно? – спросил князь Георгий Всеволодович. – Я раб Божий, странник Феофил Неврюй, родом новгородец. Иду из святой земли, из града Иерусалима, где поклонялся гробу Господню и кресту животворящу. В Диком поле попал я в узы немилостивых татар, но чудесным промыслом Божиим я спасся из неволи и пришел сюда, в славный город Владимир. Пришел я сказать вам: покайтесь, пока не поздно! Народ мунгальский идет с велбудами, с пороками на колесах и в невиданном скопище. Нет стены, которую бы они не проломили, нет города, которого не захватили бы и не сожгли… Мунгалы и татары бесчисленны, аки прузи [343] , и посланы Творцом вседержителем в наказание людям за их грехи. Скоро мы все погибнем, аки обре [344] , и забудется в людях даже память о том, что была когда-то святая Русь! – Перестань говорить речи страшные! – воскликнул старый воевода Жирослав. – Зарастут наши пашни повиликой, репьем и волчцом. Жития миру сему осталось всего три месяца и три дня. И когда мы все поляжем убиенными, вострубят трубы архангельские, молоньей поразятся орды татарские, и будет воскресение мертвых и последний Страшный суд. Покайтеся!.. Монах перекрестился три раза и поцеловал свой медный крест. – Клянусь на этом животворящем кресте, что все мною сказанное – святая истина. Тайну сию открыли мне непорочные отцы-отшельники на Афонской горе… Князь Георгий Всеволодович перекрестился, приложился к медному кресту и сказал монаху: – Отче Феофил! Мы беседуем о деле порубежном. Сейчас не до тебя. Время позднее. Что ты по ночам бродишь? Кто пропустил тебя сюда? Пройди-ка в сенницу, там мои дружинники проведут тебя в теплую истопку [345] . А завтра я пошлю за тобой. |