Книга Тень скорби, страница 61 – Джуд Морган

Элен демонстрирует образцовое, характерное для нее терпение. Но однажды вечером на прибрежной скале тьма и холод вызывают у нее протест.

— Шарлотта, пожалуйста. Уже очень поздно, и Генри говорит, что ночью по набережной бродят типы с дурной репутацией. Нельзя же вечно смотреть на море.

— Почему нет?

Таких вопросов обычно не задают, и Элен сожалеет, что ее подруга не чувствует этого.

— Завтра оно по-прежнему будет здесь, — мягко говорит она и берет Шарлотту за руку. — Море не уйдет, если ты его оставишь.

Шарлотта поворачивается к подруге, и в неясном свете сумерек Элен различает что-то похожее то ли на улыбку, то ли на дрожь.

— Ты это знаешь? — спрашивает Шарлотта. — Как раз этого я и боюсь.

— Они обыкновенные болваны и олухи, Энн, и это единственный вывод, который я могу сделать из твоих рассказов о них. Поверь, они не стоят ни секунды сожаления. — Брэнуэлл был непреклонен. — Ну скажи, ты когда-нибудь слышала, чтобы кто-нибудь из этого семейства произнес хотя бы одно умное, свежее или чем-то интересное слово, а? Готов поспорить, что нет.

— Нет… но ведь не все могут быть такими умными, как ты, Брэнуэлл. И, кроме того, ум — это еще не все…

— Конечно, все. Что? Ты ведь не собираешься повторять старое тетушкино изречение? — Брэнуэлл насупился, заставил трепетать ресницы. — «Лучше быть хорошей, чем умной». Какая затхлая чушь! Если ты смертельно болен и обращаешься к врачу, то не хочешь от него услышать: «Честное слово, я не знаю, как облегчить ваше состояние, вообще ничего не знаю о медицине, и, по правде говоря, я полнейший тупица, но зато очень-очень добрый человек». Нужен человек с мозгами, который знает, что делает. Ты, наверное, думаешь, вот, мол, Брэнуэлл, как всегда, разводит скептицизм, но поверь, что Уэйтман говорит почти то же самое, а ведь он состоит в духовном звании. Да, новый папин викарий. Отличный парень, хоть и священник. Ага, видишь, тебя это задевает. А он бы пропустил это мимо ушей, такой он человек. Ну что, ты уже закончила с воротом для моей рубашки?

Самоотверженное шитье (или, по меньшей мере, неизбежное шитье) обитательниц пасторского жилища, готовящих Брэнуэлла к новому начинанию. И это вполне гармонично и уместно: он будет гувернером в частной семье, в Озерном крае. Ситуация, в смысле географического положения, как нельзя удачна — Брэнуэлл уже впал в вордсвортские восторги по этому поводу; а что до ситуации в смысле работы, что ж…

— В конце концов, так начинался мой собственный подъем к той весьма скромной вершине, которую я сейчас занимаю, — успокаивает Патрик тетушку.

— Голдсмит, Марвелл [48] , Свифт — все они так начинали, — с энтузиазмом говорит Шарлотте Брэнуэлл.

— Надеюсь, он лучше любой из нас приспособлен к этому. — В голосе Эмили, которая обращается к Шарлотте, звучит надежда; а Энн, услышав эти слова, только качает головой.

Шарлотта тем временем упражняется в колдовстве со своей иголкой, вшивает в манжеты и полоски воротничка заклинания и магию. Пусть Брэнуэлла заметят, пусть он преуспеет и поразит, пусть он, прежде всего, не станет таким, как она.

Патрику уже приходилось ранее опираться на помощь викария, и теперь ему, перешагнувшему за шестой десяток и отчаянно близорукому, вряд ли удастся без нее обойтись. Но Уильям Уэйтман не просто удобное пополнение в Хоуорте. Он экзотическая личность, диковинка: человек, который всем нравится. Не только в приходе, но и в самом пасторате — и это делает его некой редкой пряностью, собираемой из цветов пустыни и стоящей целое состояние за унцию [49] . Он настолько популярен здесь, что люди уже обсуждают, на которой из дочерей «старой Ирландии» он может жениться. Ясное дело, все они странные, надменные и неуклюжие и такой привлекательный человек, как мистер Уэйтман, может легко найти себе гораздо лучшую пару, — но все равно это возможно.

Даже Эмили, которой не нравится никто, с интересом посматривает на мистера Уэйтмана из-за высокой ограды своей сдержанности.

— Да, все это по-своему очень хорошо, — говорит Уильям, сопровождая сестер во время прогулки по пустошам, — вот только смущает меня это месиво.

— Месиво? Вы боитесь, что на ваших ботинках появится пара грязных пятнышек, мистер Уэйтман?

Вызвать у Эмили хотя бы такую реакцию уже достижение.

— Грязь? Нет, я просто имею в виду, что все эти неровности бессистемны. Посмотрите на этот холм: с одной стороны — предлинное плечо склона, а вон там маленький оборванный пучок деревьев и то, что я чувствую себя обязанным назвать дерновиной, хотя и не помню, чтобы когда-нибудь употреблял такое варварское слово. Ну а по другую сторону — еще один холм. Все это нужно как-то перестроить, свернуть и сжать — скажем, до размеров садового участка. Тогда вы смогли бы получать всю свою вдохновляющую холмистость в одной дозе, без лишних проблем и не изнуряя себя.

— То, что вы предлагаете, всего лишь одомашнивание.

— Точно. Я бы все небо замостил крышей, если бы мог. — Уильям наблюдает за реакцией Эмили. — Думаю, вы слишком серьезно ко всему относитесь, мисс Эмили.

Она почти улыбается ему.

— Ко всему, кроме вас, мистер Уэйтман.

Мистер Гринвуд, продавец канцелярских товаров, говорит мистеру Эндрю, хирургу, — вероятно, единственному в округе человеку, который может понять, — что новый викарий похож на священника из романов мисс Остин [50] . Безусловно, он кажется гостем из более теплого, более мягкого мира, мира открывающихся возможностей, ясных видов, новых ярких огней, хотя сам он родом с севера.

— Эпплбай в графстве Уэстморленд. Там очень мило, когда не дождит, то есть в июньский вторник в удачный год. А еще у нас есть немножко нормандского замка, полезная в хозяйстве штука. Его построил барон Ранульф, которого знали как le mesquin [51] . Мисс Бронте, ваши великолепные познания французского обеспечат перевод.

— Хотела бы я быть великолепной… это не «скряга»?

— Именно. Ранульф Скряга. Под каким чудесным именем он остался в веках! Интересно представить какого-нибудь более сносного младшего брата барона, которого называли, скажем, Ролло Слегка Противный.