Онлайн книга «Ветер влюбленных»
|
И… перестал на меня смотреть! Вернее, сначала взгляд стал жестким, а потом он словно от меня отгородился, отвернулся всем корпусом. А я хотела уж выйти из класса, покинуть его навсегда, но когда Лёва отвернулся, я увидела, что за спиной он прячет букет цветов. Розы. Розы зимой – это так потрясно. Интересно, кому же предназначаются цветочки? Я любопытна, как все женщины, я уже это говорила, и, конечно, осталась на месте! Лёва подошел к девушке с каштановыми волосами и протянул ей букет. Без слов. – Ну-у, старая песня, – протянул кто-то из девчонок, и 10 «А» лениво, один за другим, направился на перерыв. «Каштановая» их взяла. Поднесла к лицу, понюхала. А потом сделала несколько шагов в мою сторону и протянула цветы… мне. Ха! Только этого мне не доставало: брать чужие цветы! – Это тебе, – просто сказала девушка с зелеными глазами-каштановыми волосами. И улыбнулась так хорошо, что я не могла не взять из ее рук этот колючий веник. Взяла и, не зная, что с ними делать, держа его вниз головой, прошла к учительскому столу и, в свою очередь, протянула цветы учительнице. Молодая Валентина Станиславовна быстро спрятала руки назад. – Нет-нет, что ты! Зачем же? Это – Надины цветы, это – ей нужно. Ей нужно, но она не берет! Мне нужно, но мне не дарят! Я бросила цветы на учительский стол и пулей вылетела из класса. Я летела «домой» на пятый этаж с бьющимся звенящим сердцем. Значит, он любит «каштановую»! Я правильно угадала! Сразу угадала, как только вошла в этот класс и увидела Надю. Потому что только в такую и мог влюбиться Лёва Капитонов, парень, прекрасный во всех отношениях. Но зачем он вешал мне лапшу на уши? Это же не новогодний серпантин. Ха-ха, лапша как новогодний подарок! Большое спасибо! В тесто, приготовленное для оладий, капали мои слезы. Его даже подсаливать было не надо, понимаете, да? – Все это, конечно, не так страшно, – говорил Лёва часом позже, когда сидел за столом в кухне. Сидел на том же самом хроменьком стуле и еще умудрялся раскачиваться. – Только я не понимаю – зачем? Я молчала. – Ты хочешь быть актрисой?.. Режиссером? Ты хочешь срежиссировать жизнь? Зачем ты из жизни устраиваешь театр? Я молча положила ему на тарелку с выщербленным краем горку оладушек и полила сметаной. Поставила тарелку перед ним. Рядом – чашку с чаем. – Ведь у тебя уже был случай с театром. Он не удался. Или ты хочешь повторения? – Нет! Нет, Лёва, нет! – Я вспомнила «Севильского цирюльника» и ужаснулась. Не хочу повторения его ледяного молчания, которое длилось сто лет! Лёва аккуратно разрезал на кусочки и без того маленькую оладину и отправил один кусок в рот. – Спасибо. Очень вкусно. – Пожалуйста… Мне хотелось посмотреть ту школу, где ты учился. – Школы все одинаковые! – Хотела подышать тем воздухом, которым ты дышал. Лёва глянул на меня насмешливо. – Ну и как? Не отравленный, нет? – Нормальный, – тихо ответила я. – Прости. – А класс… что тебя понесло в класс? Молчу. Не знаю, что ответить. – Артистка!.. – пренебрежительно бросил он. И смотреть на меня стал так же пренебрежительно. – А потом захотелось увидеть, с какими людьми ты общался. Прости. – Все люди одинаковые! По всей России. По всему миру! – Не скажи, – тут уж я не могла смолчать. – Все очень разные. А уж девчонки… та самая, с каштановой копной… Лёва перестал жевать и взглянул на меня настороженно. Я вспомнила цветы. С завистью вспомнила. Потому что он принес розы для нее, «каштановой». – Лёва, ты ее любил? Любишь? – осторожно спросила я. Лёвка проглотил кусок оладьи. Положил вилку на стол. Не ответил. Взгляд у него стал остановившийся. – Цветы не взяла… Почему она цветы не взяла, Лёва? Дура какая-то! Лёвка посмотрел на меня жестко. Вытер руки одна об другую (салфетки не входят в предмет первой необходимости, и на столе их, естественно, не было), поднялся, грохнув хромым стулом, и вышел из кухни. Я что-то не то сказала. Я назвала ее «дурой». Зачем, зачем?! Я сделала ему больно. Но ведь это значило, что он ее любит. До сих пор любит. И приехал он к ней, к Наде! А что же он говорил мне на ледяной горке? Зачем же он врал? Я его за язык не тянула! Я зашла в комнату, встала с краешку у стены. Лёва собирал вещи в дорожный рюкзак. Бросил туда рубашку. Электронную книгу. Все это сосредоточенно и молча. – Ты куда сейчас, Лёв? – В аэропорт. – У тебя же билет на завтра. – Ничего, переоформлю, улечу сегодня. – Давай лучше я уеду. Все-таки твоя квартира. – Живи… Надел куртку и направился к входной двери. Я следовала за ним. – Лёв… – Да? – Оглянулся, стоит. Язычком молнии трещит вверх-вниз, вверх-вниз… Ноготь большого пальца грызет. Нервничает. – Значит, ты все еще любишь ее? Он не ответил. – Лёв! – Что? – А что я такого сказала? В кухне? Вот на что ты обиделся? Опять не ответил. Зашнуровал зимние кроссовки, стоя на одной ноге и опираясь о стену. – Ну, скажи хотя бы – ты ее любишь? Молчание. Знак согласия. Вышел. Ушел. Когда в дверь заскреблись ключом, я ревела. И тут же перестала, обрадовавшись: Лёва вернулся! Ура, ура, вернулся, он меня простил. Он меня опять простил! Я кинулась навстречу. Брошусь ему на шею! Не Лёва. В квартиру вошли двое. Молодой человек с аккуратной бородкой в затемненных очках, с зеленой папкой под мышкой. И женщина примерно одних годов с моей мамой. В светлой дубленке, пышной песцовой шапке. В очках. Очки сняла, стала их протирать – запотели. Озирается: потолок, стены, по стенке зачем-то стучит. – Здравствуйте. Игнатов Юрий Владимирович, – представился мне молодой человек. – А вы кто? – он подозрительно уставился на меня. – Как вы тут оказались? – А вы кто, Юрий Владимирович? – в свою очередь спросила я. Плакать мне сразу расхотелось. – Я риелтор. Уполномочен продать эту квартиру. Квартиру Капитоновых. Но вы не из них. Я знаю эту семью. Женщина между тем оглядела комнаты – одну, вторую, третью… она хотела направиться в кухню, но остановилась, подозрительно косясь на меня. Сказала, жеманно загибая пальчики одной руки ладонью другой. |