Книга Фантомная боль, страница 30 – Арнон Грюнберг

— Твоя слава прошла, твоя песенка, считай, спета, и, возможно, тебе придется с этим примириться.

В те давние дни он не только перепечатал мой рассказ, но и одолжил мне денег, чтобы я мог послать свой рассказ в журнал.

— Моя песенка спета? — удивился я. — Как это — спета? «Спета» означает, что я где-то пел, а я нигде не пел, следовательно, моя песенка не может быть спета! Что еще за песенка?

— Да не кричи ты так, Роберт, — сказал он, — я ведь ничего не утверждаю, я всего лишь предполагаю, что твоя песенка спета и что тебе, возможно, надо с этим примириться. Тогда тебе самому станет легче.

Я ударил кулаком по столу:

— А тебе стало легче? Я ведь еще не до конца сумасшедший. Твоя песенка была спета, когда тебе стукнуло всего пятнадцать, Дэвид.

— Позволь тебе напомнить, — произнес он так тихо, что мне пришлось к нему наклониться, чтобы расслышать, — я был единственным человеком, который дал тебе взаймы, чтобы ты мог пробить свой рассказ «Зеленый чай», этот рассказ был перепечатан на пишущей машинке моего отца и именно я уговорил тебя написать про того сумасшедшего теннисиста.

— Этот сумасшедший теннисист был не кто иной, как мой отец, и я не желаю ничего слышать о его сумасшествии, тем более от тебя, Дэвид.

В тот же вечер я сказал своей жене, когда она вернулась домой:

— Ты только послушай, что заявил мне Дэвид! Что моя песенка спета. Но как она может быть спета? Я ведь ни для кого не пел!

— Но для меня же ты пел, — возразила моя жена, Сказочная Принцесса, и подбросила полено в наш открытый камин, у которого уже тогда была слабая тяга.

— Это правда, но я не это имел в виду.

Пускай все сговорились отправить на свалку мой цикл о Сидни Брохштейне, это еще не означает, что моя песенка спета. По крайней мере, я так считал. Когда песенка спета — тут уже не до смеха.

— Ребекка, — начал я, — скажи честно, зачем ты подбросила тогда мне в подъезд тот кусочек картонки?

Ее кофе опять подернулся пленкой.

— Меня попросили передать пакет, и я вдруг подумала, что, возможно, мы проведем приятный вечер.

— Но почему ты вдруг подумала, что, возможно, мы проведем приятный вечер?

Я схватил ее за руку. Не знаю почему, но мне вдруг показалось, что ответ на этот вопрос не терпит отлагательств.

— Я прочла твою книжку.

— Какую книжку?

— «268-й номер в списке лучших теннисистов мира».

Я отпустил ее руку.

— А раньше ты говорил, что не будешь переживать, если твои книги отправят на свалку, — сказала моя жена.

Мы с ней ждали такси, на котором собирались ехать в ресторан.

Наша жизнь вела нас от ресторана к ресторану с короткими остановками в кинотеатрах, барах, кофейнях и также в нашем собственном доме — этой гостинице без сервисного обслуживания.

— Раньше мои книги входили в десятку бестселлеров, и так продолжалось не каких-нибудь шесть или, скажем, двенадцать недель. Так было целых шестьдесят восемь недель.

Наконец наше такси подъехало.

— Ты должен ценить Дэвида за то, что он пытается сказать тебе правду, — сказала моя жена.

— Я и ценю. Только это неправда. Моя песенка вовсе не спета. Кроме того, я сам пригласил его на ленч. Уверяю тебя: это его песенка спета.

— Да не кипятись ты так, — сказала Сказочная Принцесса, — забвение еще никого не миновало.

— Единственное, о чем я прошу, — это чтобы забвение подзадержалось хотя бы лет на десять, пока мои финансовые дела не восстановятся. Вот тогда пускай и приходит. Куда ему так торопиться?

Когда мы уже сидели в ресторане, Сказочная Принцесса спросила:

— Может, тебе и вправду больше не стоит писать о Сидни Брохштейне?

Я заказал коктейль. Обычно я не пью коктейли, но сейчас мне почему-то ужасно захотелось выпить коктейль.

— Ты стал чересчур похож на Сидни Брохштейна, — заявила моя жена.

Я не верил своим ушам.

— Как я могу быть похож на Сидни Брохштейна, это ведь всего лишь персонаж? Прошу заметить, я сам его придумал.

Она задумалась. Мы сидели с ней в том же самом ресторане, в котором сегодня вечером я ужинал с Ребеккой, или правильней было бы уже сказать «вчера вечером»?

— Сидни Брохштейн — это человек, который сам себя ненавидит. Но ненавидеть самого себя так легко! — сказала Сказочная Принцесса.

— Как это — легко?! — удивился я.

— Счастье, — заявила Сказочная Принцесса, — это умение жить ради себя самого. Ты этого совершенно не умеешь делать. Ты живешь только ради воображаемой публики. Так же, как и твоя мать.

— Знаешь, плевать я хотел на тебя и на все твои ехидные афоризмы.

— Ну и плюй, пожалуйста, — надулась она.

После этого мы минут двадцать сидели молча. Когда принесли счет, она снова принялась за свое:

— Если ты хочешь продолжать меня использовать, как ты это делал всегда, то должен в следующий раз упомянуть меня в своей книге. Ты буквально обо всем меня выспрашиваешь, а потом я нахожу в твоих рассказах свои собственные ответы слово в слово. Порой ты не утруждаешься хотя бы что-то переделать.

— Ну и дела! — воскликнул я и не глядя подписал счет.

Кредитку я, похоже, уже успел отдать официанту.

— Ты что же, прикажешь дописать постскриптум: «С благодарностью Сказочной Принцессе»?

— Знаешь, что ты такое? Ты не человек, а хлам, отправленный на барахолку, и таким ты и появился на свет. Так что во всем вини себя самого.

— Ага, — обрадовался я, — опять ты мне удружила очередным перлом. С тобой не пропадешь!

* * *

Дежурная в гостинице при казино «Бэйлиз» встретила нас с преувеличенной любезностью. Словно сейчас было не полшестого утра. Словно у Ребекки не размазалась по лицу косметика. Словно на моей физиономии не лежала печать деградации.

— Вам нужен номер на одну ночь?

— Возможно, на две, — ответил я, — мы пока не знаем.

Я дал Тони хорошие чаевые и отправил его обратно в Нью-Йорк.

Девушке за стойкой портье я протянул свою вторую «Мастеркард». Лимит по ней составлял четыре тысячи долларов, и я еще далеко не весь его истратил. Мы сели в лифт и поднялись на восемнадцатый этаж. Номер оказался с видом на океан и на набережную. По-прежнему шел дождь.

Ребекка прохаживалась по номеру, как будто это был дом, который она собиралась купить, — она методично распахивала дверцы всех шкафов.

— У них тут нет мини-бара, — отметила она.

— Правда, — сказал я. — В гостиницах при казино их никогда не бывает. Здесь не хотят, чтобы клиенты задерживались в номерах.