
Онлайн книга «Фантомная боль»
Вселять надежды, которые наверняка не сбудутся, — не припоминаю, чтобы в жизни я занимался чем-то иным. Порой я просыпался среди ночи и вспоминал о том, как смотрели на меня обманувшиеся во мне: со смесью удивления, гнева и горечи. Словно не могли понять, почему это они так верили мне когда-то. На самом деле они и до сих пор мне верят; до сих пор считают, что я пошутил, и ждут моего единственного и главного слова; ждут, когда я докажу им, что я именно тот, за кого себя выдавал. — Я и в самом деле не ищу приключений, — повторила Ребекка. — У тебя еще остались драже моей матери? Я бы съела несколько штучек. Я разглядывал Ребекку, от нее восхитительно пахло лежалым мясом, она уже несколько дней не меняла платье, зато у нее были новое пальто и новая губная помада. Будущее, которое всегда находилось от меня в приятном отдалении, готовилось обрушиться на мою голову. Моим будущим была госпожа Фишер. Моим будущим была польско-еврейская кухня, мое будущее угрожающе маячило где-то совсем рядом. Моя ладонь покоилась на колене у Ребекки, но не потому, что меня вдруг охватила похоть, нет, просто не хотелось чувствовать себя одиноким в этом «Бургер-кинге», на полпути между Олбани и Йонкерсом. Я почему-то вспомнил рисунок с изображением таксы. Память — это болезнь, это жар, который не спадает, несмотря на сотню холодных примочек. — Мы, конечно, можем попробовать друг с другом лечь, — сказал я, — только я не уверен, что это поможет. Ребекка сказала: — Мне кажется, все же поможет. Это было давно, стоял теплый вечер, один из тех вечеров, когда весь город курится испарениями. Я люблю курящиеся города, я люблю мусор, гниющий где-нибудь на солнцепеке в двух шагах от столиков, выставленных на улицу хозяевами кафешек, которые не смотрят на часы и не торопятся закрываться. Эвелин одевалась, очень-очень медленно, и вдруг протянула мне рисунок с изображением таксы. — На вот, возьми, — сказала она, — это мой сын для тебя нарисовал. Рисунок был свернут в трубочку и стянут резинкой, какими пользуются почтальоны. Я развернул листок. — Такса, — удивился я, — как мило! Эвелин кивнула. — Это тебе подарок. От моего сына. Я снова свернул рисунок в трубочку, натянул резинку и, когда вернулся домой, положил рисунок в ящик своего письменного стола. Прошло несколько недель, и Сказочная Принцесса сказала: — Я нашла рисунок с таксой. — Угу, — отозвался я, — мне его подарили. — Как забавно, — заметила она. Город еще курился испарениями, но отдельные листочки уже пожелтели, а другие стали коричневыми. Сказочная Принцесса обратила мое внимание на разноцветную листву. Мы с ней решили покататься на роликовых коньках. Вернее, это она решила покататься, а я сидел на скамейке и махал ей, когда она проезжала мимо. Проехав три круга, Сказочная Принцесса плюхнулась на скамейку рядом со мной. — Как, уже надоело? — спросил я. — Если бы у меня был с кем-нибудь роман, — сказала она, — я бы ни за что об этом не проболталась. Зачем, ведь правда? Что это дает? — Да, действительно, что это дает? Она сняла ролики. Верность и неверность — наступает такой момент, когда эти два слова теряют свое значение, свой первоначальный смысл. Чувство, которое привязывает вас к другому человеку, уже не укладывается в рамки такого двусмысленного понятия, как верность. В конечном итоге вас начинает связывать негативная форма любви: допустим, ваш партнер вам надоел, вы страшно хотите, чтобы он ушел, провалился ко всем чертям, даже умер, но ваш партнер не умирает и никуда не проваливается. Вы делаете одиннадцатиметровый удар и с нетерпением ждете ответного — и смеетесь над этим своим нетерпением, так вот этот ваш смех и есть признак того, что вы готовы наслаждаться своей негативной любовью. Можно надоесть друг другу — и годами, а то и всю жизнь не расставаться. — На сегодня я уже накаталась, — сказала Сказочная Принцесса. Возможно, для того, чтобы жить по-настоящему, нужно потерять контроль над жизнью. Но я не мог позволить себе потерять контроль. В этом ведь суть игры — сделать так, чтобы не вы, а ваш партнер потерял над жизнью контроль и однажды вдруг заметил, что под ногами у него не твердая почва, а зыбучий песок. Вращая окуляр, можно сделать предметы нерезкими, и точно так же можно сделать так, что реальность для вашего партнера постепенно потеряет контуры и станет туманом, на фоне которого пятнами будут проступать обещания. «Иди за мной, и мы рука об руку пойдем на поиски обетованной страны. Пускай в твои башмаки набьется песок, я вытряхну его и языком вылижу твои ноги». Где-то я совершил фатальную ошибку, упустил нечто важное, чего нельзя было упускать. И незаметно потерял контроль. Жизнь подкинула мне задачку, которую я не смог решить. — Нельзя смотреть на жизнь, как на игру, — сказала Сказочная Принцесса, — это ненормально. Возможно, она была права, но я не исключаю и того, что я слишком пристально всматривался в действительность. Немного рассудочно, согласен, но от этого еще пристальней. Можно быть умнее других, но нельзя показывать этого окружающим. Вы должны поддерживать в людях иллюзию, что они умнее вас, что они всем заправляют, и когда они в этом уверятся, вы выпрыгнете из засады, точно тигр из-за кустов. Моя рука по-прежнему лежала на Ребеккиной голой коленке. — Я не верю, что секс поможет. Секс — занятие бестолковое. Ребекка открыла рот, и из ее горла вырвалось нечто, похожее на возмущение. — Ты только и делаешь, что пишешь о сексе, а теперь говоришь, что это бестолковое занятие? Она крепко стиснула в руке чизбургер. Из него засочилась жидкость. — Слишком много сыра напихали, — сказала Ребекка, — один ломтик — это вкусно, но ведь не полкило?! — Мне нравится описывать бестолковые занятия. А сейчас мне нужно спешить к госпоже Фишер. — А ты хоть раз подумал, а что я здесь делаю? — спросила Ребекка. — Ты когда-нибудь задумывался, зачем я сначала поехала с тобой в Атлантик-Сити, потом в Олбани, а теперь еду в Йонкерс, ты хотя бы на одну секунду подумал обо мне? — Ты умоляла взять тебя с собой, просила: «Не прогоняй меня». — Не выворачивай мои слова наизнанку, — возмутилась она. — Ты мастер по промыванию мозгов! — Я не мастер по промыванию мозгов, Ребекка, я составитель поваренных книг. Она прошла к мусорному контейнеру, выбросила остатки чизбургера и вернулась за столик. — Ты писатель. Что ж, отлично, я все понимаю. Тебе нужно вдохновение, это я тоже понимаю, и ты черпаешь его у бедных овечек, на которых потом запрыгиваешь, как настоящий баран. И это я, в общем, тоже могу понять. |