Книга Фантомная боль, страница 69 – Арнон Грюнберг

В одном маленьком издательстве вышло «Кулинарное искусство после Дахау», но пресса не уделила этой книге почти никакого внимания. У моей поваренной книги не было серьезных конкурентов.

Моя мать мной гордилась. И по-прежнему мечтала о внуке.

Ребекка продолжала ездить со мной повсюду-от Токио и Сеула до Мельбурна. От нашего краткосрочного счастья остался только секс, дорогие отели и официальные приемы. И время от времени еще бассейн на двадцать первом этаже гостиницы.

То, что я путешествовал с подругой, а не со своей женой, конечно же, несколько роняло мой моральный авторитет. Но с другой стороны, это давало мне как автору поваренной книги и миротворцу некоторые дополнительные очки. Это делало меня обычным человеком. Мне многое прощалось благодаря моей внешности невинного эльфа и легко цитируемому гуманизму, распространяемому проповедником с кулинарной книгой в руке.

Время от времени между Ребеккой и мной вновь разгоралось пламя страсти, и тогда казалось, что вернулись наши благословенные деньки времен мотеля «Серебряное озеро». Но мой легко цитируемый и мягкий гуманизм способен был погасить любое пламя. Правда, несмотря ни на что, я купил виллу на Багамах и квартиру на Мальте.

Через какое-то время появились первые приметы того, что моя глиняная маска начала рассыхаться и растрескиваться. Но я их проигнорировал.

В Афинах я избил фотографа. Инцидент, пусть не без помощи денег, сумели замять. Две недели спустя произошел более серьезный случай — во время прямого эфира второго канала немецкого телевидения я вдруг ни с того ни с сего обозвал продажной девкой очаровательную ведущую, перебил на полуслове ее складную и трогательную речь грубым окриком:

— Читайте «268-й номер в списке лучших теннисистов мира»! Читайте лучше мой роман, а не эту идиотскую поваренную книгу!

Представительница издательства выступила в печати с извинениями. Она сослалась на переживаемую мной легкую депрессию, причиной которой послужило переутомление, и уверила, что меня просто неправильно поняли.

Маска миротворца и мягкого гуманиста, которая столь профессионально была наклеена на мою физиономию, к этому времени уже окончательно распалась и отвалилась. Никто этого не заметил, сам же я не удостаивал вниманием текущий процесс распада — точно так же, как я игнорировал все прочие процессы распада в моей жизни.

* * *

Последним в списке было турне по Италии. Моя поваренная книга, изданная в карманном формате, заняла в Италии первое место в разделе публицистики, — в результате я посетил Милан, Турин, Триест, Геную и Рим. После этого мы с Ребеккой отправились на несколько дней на Сицилию — прийти в себя после шумных встреч и раздачи автографов.

Даже на наш временный каникулярный адрес продолжали приходить многочисленные просьбы прочесть лекцию и провести кулинарное шоу. Права на «69 рецептов польско-еврейской кухни» были куплены даже в Исландии.

Мы с Ребеккой прогуливались по саду нашей гостиницы, сидели в тени на краю бассейна, завтракали и ужинали на балконе нашего номера, однако время от времени я прятался в ванной, убежденный, что постепенно схожу с ума. Ребекка купила себе обруч для волос, в котором она смотрелась на несколько лет моложе.

Иногда я мысленно возвращался к нашим счастливым дням в мотеле «Серебряное озеро» — они представлялись мне все более и более мифическими. Наше счастье было выдуманным, но, как ни странно, оно казалось очень близким и реальным, словно нас отделяло от него не больше нескольких секунд. Таким было и наше счастье на Сицилии — словно пролетевшая всего в нескольких миллиметрах пуля, едва нас не задевшая.

Я уже не помню, кому из нас первому пришла в голову мысль сходить в оперу. Давали «Воццека». Снаружи здание оперного театра в Палермо было так красиво, что Ребекка сказала:

— Внутри наверняка еще лучше.

Швейцар гостиницы договорился о билетах, в качестве платы за услугу он попросил подписать его жене экземпляр «69 рецептов польско-еврейской кухни».

Мы готовились к походу в оперу, как к большому празднику. Ближе к вечеру мы вместе приняли ванну.

— Мы знамениты, — сказала Ребекка.

— Да, — согласился я, — это правда.

Затем мы плюхнулись на постель. В комнате было жарко, несмотря на задернутые шторы. Ребекка показала на свое платье, переброшенное через спинку стула:

— Я его надену?

— Пока, пожалуйста, не надо, — попросил я.

Я положил руки на ее тело, которое к тому времени знал почти как свое. Я целовал ее, она целовала меня, в перерывах между поцелуями мы разговаривали, не помню уже о чем, я тихонько дергал ее за волосы, но эрекции не наступало.

— Ничего, так бывает, — сказала Ребекка, — мы трахаемся по шесть раз в день.

— Со мной не бывает, — сказал я, — со мной такого еще никогда не было.

— Ладно, — сказала она, — нам уже пора в оперу, давай одеваться.

Мы оделись. У меня в голове прокручивался немой фильм: мы с Ребеккой в Музее естественной истории, между нами статуэтка, изготовленная ее больной псориазом подругой. Я с Эвелин в машине, над нами кружатся вертолеты, я в ночном магазине, жду клиентов, жду, когда наконец начнется жизнь.

— Мне надеть обруч?

— Надень, — сказал я. — И губы подкрась розовой помадой, она тебе к лицу.

Мы пошли в оперу пешком; это была длинная прогулка, но в такой чудесный вечер идти было легко и приятно. Мы не опоздали — времени до начала оставалось еще с запасом.

— О чем ты думаешь? — спросила Ребекка. — Надеюсь, не об эрекции?

— Немного об этом, — признался я.

— Прекрати, — велела она. — Расслабься, мы трахаемся по шесть раз в день.

— Скажи честно, скольких мужчин ты уже сделала импотентами?

У нас были прекрасные места в первом ряду амфитеатра. Мы обсуждали зрителей — нас ведь все равно никто не понимал. Ребекка листала программку, читала пересказ либретто.

За десять минут до начала я не выдержал.

— Погоди, — сказал я, — я сейчас вернусь.

Я вышел из зала и спросил у билетера, где мужской туалет. Он показал направо. Я нашел чистую кабинку и в ней заперся, расстегнул ширинку, достал то, что под ней скрывалось, и начал мастурбировать. Я слышал шаги и звуки, производимые мужчинами по соседству. Они облегчались и болтали. А я дергал себя за член. Мое тело дрожало, будто в лихорадке, это была странная лихорадка — лихорадка эрекции. Шаги стихли, время шло, я мастурбировал, но ничего не происходило. Я прислонился головой к стенке, начал шумно сопеть, но и это не помогло. Я представлял себе обнаженных женщин в соблазнительных позах, тех, с которыми был знаком и которых знал только по картинкам.

Вдали раздались аплодисменты, но хлопали явно не мне. Дирижер поклонился публике, в зале погасли огни. А я все дергал и дергал себя за член, но ничего не менялось. Мой половой орган был все такой же маленький и мягкий, словно невинный младенец.