Онлайн книга «Кадын»
|
– Расскажи про них, Кадын. Ты никогда о них не говорила. – Я не рассказывала, потому что не видела зла в этой заразе, живущей среди моих людей. Я узнала их в первую осень своего царства, сразу после войны. Я со своей линией воинов возвращалась с осенних торгов. Только ушли караваны, мы проезжали по одному из станов рода торговцев. Трубный звук и звон медных тарелок слышались где-то в дальнем конце, но не привлек моего внимания, как вдруг истошные, безумные женские крики и рев младенца поднялись за этим. Женщина голосила не поминально, а со смертным ужасом. Я развернула коня и поскакала на крики. Мы подлетели в тот миг, когда женщину повалили на землю, и четверо мужчин в бурых отрепьях хотели накинуть ей на шею удавку. Она сопротивлялась как могла, но не то от слабости после родов – совсем крошечного младенца держали поодаль, – только справиться не могла. Мы налетели на бурых лэмо, остановили плетками, отстранили от женщины конями. Они отскочили к своей повозке, те, кто звенел и трубил, смолкли и стали смотреть на нас – без страха, тупо и молча, как телята, которых отгоняешь от свежего сена, дожидаются, пока ты уйдешь, чтобы вернутся. Впервые я видела тогда лэмо близко. Они были худые, обмазанные красной глиной, без волос, плоские и гладкие были их головы, лишь белки глаз светились на лицах. Лица же эти не были ни раскосы, ни плосконосы, ни такие, как у нас, широкие большие уши на бритой голове, безволосые лица, гладкие, словно из дерева вырезанные статуи, а не люди. Странно схожи все. И одежда дурная, рванье, а на ногах – одни лишь подошвы, перевязанные кожаными ремешками. И вонь шла от них или от той глины, в которой они были перемазаны. У меня от омерзения мурашки пошли по коже. И взгляд их тупой, недоверчивый, как у сиротелых детей, не понравился мне. А та женщина, что отбили мы, пришла в себя и кинулась к моей лошади, принялась обнимать мне колено и рыдать, захлебываясь: «Кадын! Царь, спаси, спаси меня! Убить хотят, убить меня все они хотя-ааат! И Анука моего, мальчика моего, моего! Отдайте! – взвизгнула она вдруг, как кошка бросилась к ребенку, вырвала из рук и прижала к себе. Он заверещал еще пуще, а она принялась причитать, опять подбежала ко мне. – Ал-Аштара! Защити!» Она заглядывала мне в глаза, размазывая грязь по зареванному лицу, и я с трудом узнала Ильдазу. Прежней красы совсем не осталось. Была передо мной до смерти перепуганная толстая баба. Я не ожидала увидеть ее и не думала увидеть такой, и от всего этого, от памяти моей, в которой совсем другая Ильдаза жила, сжалось сердце. «Замолчи, сорока! Голова от тебя кругом! – вскрикнула я, и она замолчала, только все жалась к моему коню и плакала в его шкуру. – Толком скажите, что тут происходит». Люди не отвечали. А лэмо даже не изменились в лицах, словно ничего не происходило. «Что же замолкли все? Царя испугались? Вот, нашлась на вас правда! – завопила опять Ильдаза, торжествуя. – Говорите, чего уж скрывать. Мужа моего здесь хоронят, так, чтобы живым в земле лежал. И меня, меня с ним хотят положить. Потому что вторая ему я жена, а сына родить сумела! Младшего сына!» «Тебя хотели убить?» – не поняла я. «Да, убить, удавить как собаку! Посмотри, Кадын, вот собаки похуже степских! Те хоть только жизни лишают, а эти еще и спокойствия после смерти!» Тут все заволновались, зашевелились и принялись кричать: «Неверно это! Не понимает она! Бестолочь! Мерзавка! Для жены счастье мужа повсюду сопровождать!» «Вот и ложилась бы с ним сама, старуха! Тебя он и живой уже не хотел, может, мертвой захочет!» – отвечала Ильдаза первой жене со злым смехом, совсем избавившись от страха. «Замолчите все! – крикнула я и щелкнула плеткой в воздухе. Мои воины защелкали тоже, пошли на людей конями. – Один пусть говорит. А ты молчи, Ильдазка, тебя я услышала». «Урушан, скажи ты! – закричал кто-то из толпы, обращаясь к лэмо. – Скажи, царь ничего не знает!» Я обернулась к бурым людям. Один из них сделал вперед шаг и заговорил неожиданно высоко для взрослого мужчины. «Ты царь? Новый царь?» – спросил он меня, глядя прозрачными глазами. «Я царь. Ты кто?» «Я вестник счастливого мира», – ответил он своим писклявым, таким же гладким и скользким голосом. «И где же такой мир?» «Он рядом, о царь. Он здесь. Но мы не можем ни видеть его, ни осязать, пока маемся в теле. Лишь после смерти способны мы попасть в этот мир. Тогда вечное наступит блаженство». «Я лучше маяться еще лет тридцать буду, собака!» – прокричала Ильдаза. Урушан даже не взглянул на нее. «Зачем тебе эта женщина?» – спросила я. «Мы даем человеку в счастливый мир все, что он любил при жизни. Чтобы все его радовало и ничто не огорчало». «И жену для того надо убить?» «Смерти нет, о царь. Ты находишься в неведении, если считаешь верным существование смерти. Жена идет с мужем в жизни, спуститься с ним в счастливый мир для нее и удача, и радость». «Я не знаю, откуда ты явился со своими людьми, но у нас здесь другие мысли о смерти». «Царь живет далеко, – отвечал лэмо спокойно. – Ты не знаешь уже, что думают о счастье люди, живущие под тобой». «Не ты ли переубедил их?» «Мы пришли рассказать о счастье, которого все желают. Вечное счастье и покой. Люди видят нашу правду, о царь». «Я не вижу правду, если лишить хотите человека жизни!» «Такова была воля семьи этого мужа, который терпеливо ждет своего счастья». Он махнул рукой, лэмо расступились, и я увидала двухколесную повозку, в которой сидел высохший, почерневший, но отчего-то целый, без тления, труп мужа Ильдазы. Он был одет, сидел в повозке прямо, свесив ноги, и выглядел бы как живой. Но вся безвольность фигуры, неестественный излом шеи, отчего он как бы косился в бело-синюю высь, пустые глазницы и пук сухой травы, торчащий меж черных губ, – все это говорило о смерти яснее, чем тлен или запах. Меня передернуло, подо мной заржал конь, кто-то из воинов плюнул и тихо выругался. «Я не знаю, что передо мной, но это не человек», – сказала я. «Мы привыкли к нашим телам, и для счастья они нужны нам в том мире», – ответил лэмо. «Вы можете делать, что хотите с этой куклой, но женщину отпустите», – сказала я. «Ты обидишь этим и воина, который был тебе верен, и его семью». «Мой воин ушел в Бело-Синее, а этой кукле все равно». «Ты ошибаешься, царь, – сказал лэмо и покачал головой. – Но это лишь от незнания. Пойдем с нами, и ты увидишь уход человека в счастье. Ты будешь знать больше, и, кто знает, может, захочешь сама пойти по этому пути». Я задумалась. Царь должен знать, чем живет его люд, – решила я и ответила: «Я пойду с вами. – Потом обернулась к своим воинам: – Возьмите ее и везите в мой стан, – указала им на Ильдазу. – Оставьте в моем доме, пусть сидит пока там, после с ней все решим». |