Онлайн книга «Между жизнью и смертью»
|
— Василий Петрович, а еще трупы были за ночь? — А что тебе надо? — врач вдруг всмотрелся в лицо Банды, и в его взгляде парню почудилось что-то необычное — страх, настороженность, подозрительность? — Я ищу труп мертворожденного мальчика. — Какого хрена? — Бляха, я спрашиваю, был труп ребенка или нет? — Банда не выдержал, взорвался, но сил терпеть пьяное хамство прозектора у него больше не было. Не было и времени объясняться — нужно было что-то срочно делать, действовать, искать. — Я пришел сюда не шутки с тобой шутить. Говори, падла пьяная, иначе к твоим «жмурикам» отправлю на хрен и не пожалею… — Ух ты какой страшный! — глаза Василия Петровича вдруг полыхнули лютой ненавистью. Он не только не попятился от наступавшего на него Банды, но, наоборот, сделал шаг-другой навстречу, поигрывая в пальцах своим скальпелем. — Ты, паскуда, меня будешь учить, в каком состоянии трупы вскрывать? Да я тебя сейчас как полосну пару раз вот этой штучкой… — Ты об этом пожалеешь. Я тебя предупреждаю, — Банда попытался в последний раз свести ситуацию к мирному исходу, но, видимо, момент для этого был упущен. Вдруг доктор громко крикнул: — Остап! За спиной патологоанатома открылась дверь, которую Банда поначалу даже и не заметил. Оттуда вышел здоровый высокий парень в спортивных брюках и майке, поигрывая накачанными мускулами. В руках он совершенно недвусмысленно вертел резиновую палку — такую, какой пользуется ОМОН на всех просторах СНГ. Увидев Банду, неуклюжего в узковатом коротком белом халате, парень хищно и довольно улыбнулся. — Так я не понял, что это за козел посетил наше тихое богоугодное заведение? — чуть прошепелявил он, в улыбке обнажая выбитый передний зуб. — Ты представляешь, Остапчик, ему, видите ли, ребенков мертвых подавай! — Василий Петрович, приободрившись с появлением своего неожиданного для Банды помощника, картинно развел руками. — Робин Гуд местный выискался. Ха-ха-ха! — Вы не понимаете. Дело слишком серьезное… — начал Банда. Он еще надеялся на лучшее, он не верил и не хотел верить в то, что Рябкина держала под своим контролем столько людей. Но тут же осекся, натолкнувшись на их абсолютно невозмутимые и откровенно насмешливые взгляды. И вдруг страшный удар обрушился сверху ему на макушку. Как будто что-то огромное и твердое упало с потолка, чуть не снеся голову, ломая шейные позвонки и сбивая с ног. Уже падая, он успел оглянуться и краем глаза увидеть, откуда пришелся удар, — за его спиной стоял еще один громила, почти точная копия Остапа. Его появления Банда не засек, и именно его страшный удар дубинкой свалил Сашку с ног. Это было последнее, о чем успел подумать отключившийся в следующее мгновение Банда… * * * Можно не верить в телекинез или астральную связь. Можно как угодно относиться к приметам и к сновидениям, называя все бытующие в народе поверья бабкиными сказками. Но именно в этот день с самого утра у Алины заболело сердце. С ней, молодой и абсолютно здоровой девушкой, ничего подобного никогда раньше не случалось, и поначалу Алина совершенно не придала значения этой странной ноющей внезапно появившейся и все нарастающей тяжести под левой грудью. Но тяжесть становилась все сильнее и сильнее и наконец обернулась болью, остро пульсирующей при каждом вздохе, при каждом ударе сердца. Это было такое странное и такое неприятное ощущение, что Алина не выдержала, прилегла у себя в комнате на кровать, приложив руку к груди и стараясь успокоиться, отвлечься от отвратительного ощущения. Настасья Тимофеевна, проходя мимо открытых дверей в комнату дочери, заметила, как тихо лежит ее ненаглядная Алинушка, странно приложив руку к груди. Раньше мать не замечала такого за дочерью — чтобы с утра, уже встав, Алина снова улеглась! Это было столь необычно, что с нехорошим предчувствием Настасья Тимофеевна зашла к дочери. — Алина, что-нибудь случилось? — Нет, мама, не волнуйся, все нормально… От матери не ускользнула мгновенная гримаска боли, промелькнувшая по лицу девушки. Рука Алины вздрогнула, как будто плотнее прижимаясь к груди, и Настасья Тимофеевна теперь уж испугалась не на шутку. — Доченька, а чего это ты за сердце держишься? — Ерунда, не волнуйся… Слушай, как ты думаешь, почему Саша уже два дня не звонил? — Никуда не денется твой Саша. Ну, работы у человека много, забегался. Позвонит. Александр — очень ответственный человек, не переживай… А вот с тобой что? — Сейчас пройдет. — Что? — Да вот тянет как-то… — Где именно? — мать подсела к дочери и осторожно отвела от груди ее руку. — Здесь? Или в боку? — Здесь, чуть пониже груди. Прямо под грудью. — Внутри? — Да. — А в спину не отдает? — Нет. — А вот здесь, под горлом? Как будто дышать труднее. Как будто камень лежит… — Немного. — Сильно болит? — Нет, ма, я же сказала. Ерунда, сейчас все пройдет, что ты волнуешься! — Это не ерунда, — Настасья Тимофеевна строго взглянула на дочь, глаза ее были полны тревоги. — Это сердце, Алинушка, так болит у людей. Я по папиному сердцу знаю — у него все точно так же бывает. Подожди… Она вернулась через минуту с таблеткой валидола и протянула дочери. — Положи под язык и соси. — Мама, ну перестань… — Слушайся! — насильно всунула в рот дочери таблетку Настасья Тимофеевна. — Ну как же так, доченька? Ты же еще такая молодая, с чего тебе вдруг сердце рвать, а? У тебя же еще вся жизнь впереди, ты уж осторожней. Не» переживай так. Ничего с Александром не случится. Он у тебя самый сильный, самый смелый. Ты посмотри, из каких он только передряг ни выбирался. А сейчас, он же сам говорил, вообще никакой опасности. Так, формальности кое-какие утрясти, проверить кого-то там… — Мама, я так за него боюсь, — слезы навернулись на глаза Алины. — Мне почему-то страшно. — Вот глупости! — Я знаю, что глупости. Но мне страшно. Скорее бы он вернулся! — Скоро, Алинушка, скоро вернется. Ты же помнишь, что он обещал, когда последний раз звонил: неделька-другая, и он приедет. Сыграем свадьбу… — Мама, я без него очень скучаю! — Знаю, дочка, знаю, — Настасья Тимофеевна ласково погладила дочь по голове. — Он парень хороший, мне нравится. И папе понравился… — Скорее бы он возвращался. И только бы с ним ничего не случилось! Сердце девушки ее не обманывало — в более паршивую передрягу Банда еще не попадал. |