Книга Ночной дозор, страница 37 – Андрей Воронин, Марина Воронина

— Она, она, — указав на Фиону, попыталась улыбнуться Катя.

— Она англичанка? Это карашо. Идите туда. Эй, Хасан, возьми их!

Появился Хасан в камуфляжной куртке, надетой на голое тело. Вернее, это была даже не куртка, а жилет с многочисленными карманами, из которых торчали рожки для автомата.

— Сюда, сюда! — чеченец отвел от дома Фиону.

На время о Ершовой, казалось, забыли. Старик, привязанный к дереву, зашептал:

— Девушка…

Катя боялась пошевелиться, но потом решила, что эти слова, возможно, для старика последние и даже бандит имеет право на сочувствие. Она приблизилась к хозяину дома.

— Это братья Багировы, они всех убивают. Если за вас не заплатят — убьют. Мы бы выпустили. Багировы.., запомни… Их одиннадцать братьев. Скажи кому-нибудь…

Наши их найдут, убьют.

— Кончай его, — услышала Катя голос того чеченца, который вызволил их из подвала.

Второй чеченец подошел, передернул затвор автомата и выпустил короткую очередь в привязанного к дереву старика. Голова того поникла, и он медленно съехал, осел вниз, бормоча невнятные проклятия в адрес своих убийц.

— Еще жив! — произнес чеченец и, подойдя ближе. дважды выстрелил прямо в голову старику.

Что к чему ни Катя, ни Фиона не понимали. Откуда взялись эти вооруженные люди, зачем они подожгли дом и сарай?

— Кто они такие? — тихо спросила Фиона, посмотрев в сторону вооруженных чеченцев, в сторону Хасана.

— Не знаю, старик сказал перед смертью, что они братья Багировы, — тряхнула головой Катя, — они все здесь одинаковые, все бандиты.

— Пошли! Пошли!

Их вели по узкой тропе, по той самой, по которой они двое суток назад поднялись в горы. А за их спиной слышались выстрелы, и, как понимала Катя, каждый выстрел означал, что кого-то из чеченцев добивают, пытаясь избавиться от ненужных свидетелей.

— Ты кто? — спросил у Кати чеченец, больно ткнув автоматом в спину.

— Журналистка, фотограф.

— Англичанка?

— Нет.

— Русская? — осклабился чеченец.

— Да, русская. Но работаю на англичан. У меня задание — сделать репортаж.

— Сделаешь свой рэпортаж, — не правильно произнеся слово, расхохотался чеченец. — Если бы не Хасан, горели бы вы в своем подвале.

Высоко в горах полыхало два дома, а вооруженные мужчины торопили пленниц.

— Мы свободны? — спросила Фиона, споткнувшись о камень.

— Я пока не понимаю. Вряд ли.

— Молчать! — рявкнул чеченец, идущий прямо за ними.

Когда тропа сделала поворот, прямо из кустов ударил автомат, коротко и неожиданно. Два чеченца, шедших впереди, рухнули, как подкошенные. Упала и Фиона. Чеченец, который подгонял Катю и Фиону, бросился в сторону, затем швырнул гранату в кусты, откуда послышалась автоматная очередь. Громыхнул взрыв. Катя скатилась с тропы, затем поползла среди камней и кустов, извиваясь, как ящерица. Она обдирала в кровь руки, падала, катилась. «Из одиннадцати братьев осталось только девять, старик кое в чем оказался прав», — машинально подумала она.

На тропе слышались крики, проклятья, выстрелы. Дважды взрывались гранаты. Наверху полыхали дома. Но Катя двигалась не вверх, она спускалась, петляя между камнями, прижимаясь к скалам, тяжело дыша и обливаясь потом.

— Будьте вы все прокляты! — бормотала она. — Чтоб вы сдохли! Грязные уроды! Мерзавцы! Бандиты! Разбойники! Сволочи! Багировы…

Возможно, если бы ей пришлось спускаться с тропы днем, она не смогла бы это сделать. А в темноте, в предрассветной темноте, почти ничего не видя, она сумела преодолеть настолько опасный участок, что даже мужчина, искушенный в лазаний по горам, навряд ли рискнул бы спускаться здесь.

Катя услышала шум ручья, такой мирный и спокойный, что даже вздрогнула. Наверху уже смолкли выстрелы, там царила тишина. Она припала к воде губами и принялась жадно пить. Вода дробилась о камни, шумела, и Кате казалось, будто вода кипит прямо в ее ладонях. Она перебралась через поток. Вода сбила ее с ног, швырнула на камни. Но, наверное, этой ночью ее охраняли добрые силы.

И, уцепившись за ветви кустов, женщина смогла выбраться на берег.

— Это не ручей, черт бы его подрал, а какая-то река, какой-то Ниагарский водопад!

После спуска пришлось подниматься вверх. Здесь двигаться стало полегче. Она то попадала в почти осязаемый туман, густой, как пар в ванной, только холодный, очень холодный. Ершова дрожала, ее знобило, но она понимала останавливаться нельзя ни на секунду, надо двигаться, идти, уходить от опасности, надо уносить ноги.

«Неужели Фиону убили? — не давала покоя мысль. — Неужели убили? И за что они расстреляли своих же чеченцев, за что?» Но ответов на эти вопросы у нее не было.

На тропе, которую она оставила, были двое убитых чеченцев из тех, что напали на дом в горах, и один раненый.

Англичанка осталась цела и невредима. Она стояла на коленях, закрыв голову руками, и громко, навзрыд плакала.

Чеченцы на нее не обращали внимания.

Затем один из них пошел искать Катю, но вскоре вернулся, развел руками и зло, как пес, набравшийся блох, тряся головой, крикнул:

— Ушла!

— Она разобьется, Аллах свидетель, — говорил чеченец своим братьям. — Я тебе говорю, разобьется, не пройдет, там камни, река, ущелье.

Катя в это время была, как ей казалось, очень далеко от своих врагов. На самом же деле она находилась всего в каких-нибудь пятистах метрах от тропы. Но она решила не останавливаться, решила идти до тех пор, пока остаются силы. И, возможно, это было самое правильное решение в этой непростой ситуации.

Рассвет наступил неожиданно. Солнце выглянуло из-за горы золотистым краем. Выглянуло, и сразу в кустах и на деревьях запели птицы. Катя ощутила запах травы и листьев. Где она сейчас и куда идти дальше, она не знала. Она присела, прижалась спиной к стволу низкорослого дерева, больше похожего на огромный приземистый куст, закрыла лицо руками и задумалась. «Пусть немного посветлеет, и потом я решу. Потом я разберусь, куда идти»

Она приняла возможно единственно верное решение — пошла не вниз, а принялась взбираться вверх — к тропе, и через пару часов оказалась на небольшой площадке и здесь почувствовала страх, гнусный, липкий, от которого буквально все тело ломало, страх, от которого человек уже не дрожит, а лишь цепенеет, словно от нестерпимой боли, парализующей и острой.

Брести по тропе было намного проще, хотя ноги гудели, подкашивались. Хотелось упасть, зарыться лицом в траву и лежать неподвижно, абсолютно неподвижно — так, как лежат мертвые. Лежать и надеяться, что все кончилось, что должны появиться хорошие люди, умные и добрые, взять ее за руку и повести за собой прочь из этих страшных мест.