Книга Диагноз: Любовь, страница 62 – Мегги Леффлер

— Вот это — отель? — спросила я, останавливаясь и надеясь избежать внимания привратника. Он смотрел на нас так, словно мы осмелились штурмовать Букингемский дворец. — Я туда не пойду.

— Просто держись меня, крошка, и с нами все будет хорошо, — пробормотал на выдохе Мэттью. Я засмеялась, чувствуя головокружение и слабость, и позволила ему затащить меня вверх по ступеням, пройти мимо лепрекона, который настаивал на том, чтобы помочь нам, а затем мимо дорого одетых людей, снующих туда-сюда по мраморному вестибюлю с огромной хрустальной люстрой. Мы пробирались сквозь толпу к массивной конторке из красного дерева, но нас остановил не консьерж. Вместо него к нам бросилась седоволосая женщина в ярко-синем платье, которая повисла у Мэттью на руке.

— Милый, ну в самом деле! — сварливо запричитала она. — Я же сказала тебе, что у меня все спланировано! А теперь я опоздаю забрать Эдварда от няни, и твоя сестра снова будет вся в заботах!

— Я забыл о твоей программе, поскольку встретил друга, — сказал Мэттью. Он улыбнулся, кивнув в мою сторону, что, видимо, должно было сойти за официальное представление.

— А мне никто не объяснил, что у вас программа, — добавила я и протянула руку этой пожилой женщине, которая, как я догадалась, была его матерью. — Здравствуйте. Я Холли.

— Американка, не так ли? — Миссис Холемби изобразила рукопожатие и повернулась к сыну: — Она не такая, какой я ее себе представляла. Ты сказал, что она блондинка. Как и Грейс.

Грейс Эллингхем, поняла я. Первое серьезное увлечение Мэттью. Он порвал с ней, уезжая в Штаты на стажировку.

— Она светлая. Светлокожая, — уточнил Мэттью.

— А мне казалось, что ты сказал — блондинка.

— Я никогда не говорил о блондинке, мама.

— Ну что ж, приятно познакомиться с вами, — я специально повысила голос.

— Рада знакомству, — тускло отозвалась миссис Холемби, внимательно рассматривая мои джинсы и кроссовки, после чего снова переводя взгляд на мое лицо. Эта инспекция заставила мое сердце учащенно биться, я почувствовала себя не в своей тарелке, словно, переодеваясь утром в госпитале, я каким-то образом забыла надеть штаны.

Затем миссис Холемби обратилась к сыну и спросила, нельзя ли ей сказать ему пару слов наедине.

— Нет, — ответил он.

— Что ж, — помедлив, процедила сквозь зубы миссис Холемби, — наверное, мы не можем остаться здесь и выпить чаю, поскольку в такой одежде твою подругу могут попросить покинуть отель.

— О, простите, пожалуйста. Я могу сама уйти, — сказала я, пытаясь сделать шаг назад, но Мэттью, сжав мою руку почти до боли, не пустил меня.

— Все в порядке, Холли. Мы можем посидеть в баре. За угловым столиком, — сказал он, приобняв меня за плечи. И снова я позволила ему вести себя.

Чаепитие тянулось просто невыносимо. Мы, все трое, теснились за маленьким столиком в углу бара; скатерть, которой он был накрыт, прятала от чужих взглядов мои джинсы, но, к сожалению, не могла спрятать меня целиком. Я изо всех сил старалась, чтобы обо мне забыли, вжимаясь в высокую спинку викторианского стула. Это помогало мне не видеть миссис Холемби, но ничто не могло спасти меня от ее пронзительного голоса. К тому же мое положение на этом стуле делало весьма затруднительной процедуру доставания вкусностей со стола, не говоря уж о том, чтобы донести их до рта. Моя футболка вскоре покрылась крошками, но я упрямо продолжала таскать с серебряного подноса все новые и новые маленькие сэндвичи — со свежим огурцом и копченым лососем, крошечные ячменные розетки с изюмом и мини-пирожные со сливочным кремом и фруктами. Это была самая вкусная еда, которую мне доводилось пробовать, и я задумалась над тем, зачем я питаюсь все эти годы здоровой, но совершенно невкусной пищей. Господи, неужели я все равно заполучу свой первый инфаркт?

— А как насчет тебя, Холли? — спросил Мэттью, и я поняла, что слишком увлеклась проблемой гастрономических изысков, задумавшись о том, что лучше — джем, мед или взбитые сливки. Похоже, я умудрилась пропустить значительную часть разговора о литературе. Как оказалось, мы обсуждали известных авторов. И естественно, у меня из головы вылетели все когда-либо прочитанные книги, кроме «Пуантов». Но поскольку миссис Холемби подалась вперед на своем высоком стуле, подняв одну бровь (как ей это удается?), я решила, что от меня ждут упоминания о чем-то большем, чем чтение для начальных классов школы.

— Мм-м… — Я взяла свою чашку и сделала глоток, пытаясь выудить из памяти что-нибудь из того, что читал Бен. Он же выбрал профилирующим предметом английскую литературу. Он прочитал все, что только можно. — Мне нравится американская литература, — заявила я, потому что ею увлекался Бен, прежде чем бросил все ради Иисуса и Алисии. Я поставила чашку и решилась: — Мне нравится Вордсворт [31] .

— Поэт Вордсворт? — спросила миссис Холемби.

— Да. Мне нравится его… — изобразив руками нечто похожее на книгу или на ловушку для небольшого животного, я пролепетала: — Собрание сочинений.

— Вордсворт британец! — воскликнула миссис Холемби. Судя по тону и громкости ее голоса, она была не против устроить мне сцену.

— Но Уитмен [32] точно американец, — сказала я, меняя воображаемую книгу в руках на вполне реальную чашку чая. Я сцепила пальцы вокруг чашки, словно защищая от ветра маленький огонек. Уже не было смысла скрывать отсутствие манер.

— О Боже, — с грустью произнесла миссис Холемби, но это больше относилось к Мэттью, чем ко мне. — Американцы такие эгоцентристы, — продолжила она. — Они считают, что все и вся, ставшее более или менее известным, принадлежит Америке.

Я посмотрела на Мэттью, посылая ему телепатический сигнал: «Не проговорись о «другом» Биг-Бене».

Его мать поинтересовалась, как у меня хватает времени на работу в больнице.

— Времени? — спросила я, опуская свою чашку. Но мои руки тут же замерзли и задрожали, поэтому я снова вцепилась в спасительный сосуд. — Но это же… моя работа.

— Вот именно. Я полагаю, что именно по этой причине вы не замужем и у вас нет детей. Сколько вам лет? — Миссис Холемби внезапно напомнила мне бабушку Еву. Правда не имеет значения. Это всего лишь правда.

— Тридцать. Но у моей мамы было двое детей, и она вырастила нас, несмотря на то что была врачом. В этом нет ничего невозможного, — ответила я.

— Ее мать даже уезжала в медицинскую школу, оставив их одних на несколько лет, правда же, Холли? — Мэттью взял с подноса еще один сэндвич с лососем и добавил: — Холли тогда ходила в детский сад.

— В третий класс, — промямлила я. — И моя мать уехала всего на несколько месяцев. Она вернулась прежде, чем мы заметили ее отсутствие. Словно она никуда и не уезжала.