Онлайн книга «Волхитка»
|
За спиной невдалеке раздался шорох. И в следующее мгновенье – словно ударили сзади… Чистяков пошатнулся и, чтобы не упасть от страшного толчка, шагнул к саням, сгибая задрожавшие колени. И услышал раскатившееся эхо выстрела. Но услышал плохо. Как через вату… Повернувшись на звук, он глазами пошарил в расплывающихся деревьях, но не увидел стрелявшего… Сначала боли не было, и Чистяков не мог сообразить: что с ним произошло. Хотел вдохнуть, но воздух не дался в гортань… Потом, запоздало, с губительной сладостью, спину и грудь охватило огнём. Болезненно и вяло кашлянув, он обмяк. Опустился в розвальни. Под сердцем стало горячо и мокро. Пуля прошла навылет. Емельян Прокопович откинулся в санях. Высоко над ним синело небо. Тёплое, просторное, зовущее. Не мигая, он смотрел на солнце. Открытый свет уже не страшен был: зрение начинало гаснуть потихоньку. «Неужели всё? – утомленно пожалел. – Вот он, клад мой. Накудесил!..» 6 Окрестность, оглушенная выстрелом, настороженно примолкла. Птица петь перестала, затаясь между веток. Трусоватый заяц-беляк «уронил душу в пятки», замерев под заснеженным кустиком на прибрежной опушке. Кто-то уверенно шагал по снегу. Промороженная корка проламывалась громко, хрустко. Двое подошли к саням. Остановились, глядя на распростёртую, недвижную фигуру Чистякова. – Ну и что? Готов? – спросил один. – Спекся, будь спокоен! Ха-ха. Как это он говорил? Мастер знает, где поставить точку? Да? Видишь, какую хорошую точку я смог поставить, прямо в се… – Хватит болтать! – одёрнул старший. – Обыскивай. Смотри ладом за пазухой! Чья-то холодная лапа, воняющая пороховой гарью, в самое сердце, кажется, полезла. – За пазухой один какой-то камешек и всё! – Не может быть, чтобы один… Смотри путём! Младший заворчал: – Смотрю, да больше нету. Клад! Поди, наврали? – Дьявольщина! Как же так? Куда же он запрятал? – А вот мешки! Может, в мешках? – Наверно. Дай-ка нож! Затрещала грубая распоротая мешковина. Беззвучно, мягко под ноги разбойникам посыпалась мука… По ней топтались, торопя друг друга, нервничая. – Разгребай аккуратно! Кидаешь, как пёс… – Хорошая мучица. Бархатный размол. – Как же! Старался, кормилец, старался… – А на пульку нарвался… Ха-ха! – Нишкни! – опять одёрнул старший. – Чего ты ржешь, как сивый мерин?.. Ну?.. Чо там, окромя мучицы? – Да нету ни хрена! – Не может быть! Кикимор не станет врать! Ищи, братан! Ищи, Панок! И снова затрещал мешок под лезвием ножа. – На, смотри, коль не веришь, – сердито сказал Панок. – Пусто! Только зазря мучицу рассыпаем. Её сейчас продать – дороже клада… – Не скули. А где же он спрятал, гад? – А ты спроси. Гляди, он ещё дышит. – Ладно, пошути мне! Связался я с тобою, с дураком! – басовито выругался старший. – Говорил же: не надо под сердце лупить. Был бы живой сейчас, так мы бы выпытали бы, где он затырил… – Что теперь толковать? Пулю назад не воротишь. – То-то и оно, Панок. Ты бы раньше об этом подумал. – Старший вздохнул и сплюнул. – А ловко ты его подсёк. Ты начал, ты и доводи работу до конца. Волоки его к обрыву – сбрасывай. – А лошадь с санями куда? – Под мунда… – Старший матюкнулся. – Лошадь в vxo стреляй. Тоже свалим в обрыв. До весны никто тут не появится, а потом половодье следы подотрет. Шито-крыто всё будет, братан, не боись. – А сани?.. Тоже в ухо стрелять? – Ты не скалься! – гневно прикрикнул старший. – А то как врежу по зубам! Ты не его убил, дурак! Ты клад убил! Кто нам расскажет, где он закопал? Разбойники немного помолчали. Подумали. – Петюня Чистоплюйцев! Вот кто нам скажет! А? – неожиданно воскликнул младший. – Тот проныра знает всё на свете. Скажем, это… закопали, а где – забыли. Помоги, мол… – Держи карман шире. Так он тебе и поверил. Он только прикидывается тупым, а на самом деле – умнее многих. И опять помолчали. – Афонька, – тихо сказал младший, – а ты видел у Петюни фамильный самородок? Вот такое золотьё! Больше мово кулака! За пазухой таскает. Не вру, ей-богу! – Будет он тебе за пазухой таскать эдакое богатство… Ладно, хватит языком молотить. Иди, стреляй кобылу! – Не ори. Её сначала надо к обрыву подвести, а уж потом… А дохлую тащить – пупок развяжется. – Соображаешь, когда захочешь, – похвалил Афонька. – Что? Не идёт, паскуда? Чует смертушку. Погоди, я сейчас подмогу. Захрустела кедровая ветка, сломалась. Послышались хлопки по лошажьим ляжкам, по крупу. – Пошла, пошла, скотина! Я из тебя повыколочу пыль! 7 Красноватый морок дрожал перед глазами, когда Емельян Прокопович с трудом поднял ресницы. Потом глаза окрепли, но ненадолго. Синий кусок небосвода, сосняки над обрывом, снега – всё расплывалось перед мутным слабеющим взором. Проморгавшись, он увидел зелёную былинку и луговой засохший бледно-розовый цветок над головой. Сено в розвальнях запахло вдруг необычайно крепко, по-летнему. Закружилась голова и из последних сил заволновалось сердце. И всколыхнулись в глубине души воспоминания. Летние угарные покосы; молодые, немятые, сине-зеленые в вечерних сумерках стога. Свечевые белоствольные березы на краю поляны, прячущей малиновый закат. Тихая пустынная дорога. И среди покосов по дороге женщина идёт – вся в белом! – с железною сверкающей косою на плече. А навстречу ей, как будто к матери, из лугов торопится мальчишка, лицом очень похожий на Чистякова Емельку… «Смерть, – подумал он. – Смерть!.. Или Волхитка идёт? Или Богоматерь Беловодская за моею грешною душой?..» Последним утухающим сознанием Емельян Прокопович воспринял тоскливое, жалобное ржание в морозном воздухе и сухой короткий выстрел, расколовший мирозданье. Сознание пропало, но в следующий миг мастер увидел землю с высоты: увидел сани и своё безжизненное тело на санях; серебряно сверкающую нитку зимника, натянутую с берега на берег; потом увидел облака над перевалом, ледяные пики беловодских гор; потом Земля представилась величиной в орех и пропала где-то в безбрежной синеве… 8 Два этих разбойника с большой дороги – братья. Старший, наиболее отчаянный – Афанасий, Афоня или Ахламоня, так его прозвали. А младший, трусоватый – Панкрат или Панок. Это были родственники треклятого Кикимора Кикимордовича. Несколько дней, пока снежок не потрусил, они старательно бродили по следам Чистякова. Как-то разнюхали дорогу на Ревущие Быки, заглянули в пещеру, но не сумели что-либо сыскать: слишком глубоко был запечатан клад. |