Онлайн книга «Волхитка»
|
– Договорились!.. Кланька, ты будешь свидетелем: когда камень на море всплывет! Ну, гляди, не обмани, кисуля! Уходя, он засмеялся, довольный собою. Грязные лапы азартно потёр друг о дружку. Ах, как она, девочка эта, трепетала сейчас перед ним! Как покорная тёлочка перед забоем… Он остановился, закурил и сплюнул, глядя в сторону магазина. «А то ли будет дальше, киса с бантиком! Уж я тебя теперь не отпущу!..» 5 Однажды Серьга Чистяков с отцом ездил в беловодский городок. Сделав кое-какие покупки, отец на бойню завернул по своим неотложным крестьянским делам. В ожидании отца, паренёк потоптался возле повозки, потом походил по двору. Постоял возле пустого загона для скота. Просторный этот двор был не похож ни на какие другие. Кругом полно костей; зелёные крупные мухи жутковато жужжат, готовые ужалить, кажется, не похуже разъярённой пчелы. Выгребная яма была неподалёку – смердила так, что не подойти. Прислоненная к стене огромная пила для распиловки туш – сломанная, заржавленная – была точно кровью измазана. И там и тут шныряли по двору жирные крысы, такие наглые, что их нужно было пинать, чтобы с дороги прогнать. Серьга поморщился: «Весёлое местечко!» В дверях, над которыми было написано «ЦЕХ УБОЯ», показался хмурый деловой отец. – Иди сюда! – Махнул рукой. – Поможешь. Зачем-то пригибаясь, хоты в цехе было высоко, они пошли по сумрачным зловонным коридорам, потом через какие-то подсобные помещения, где висели обезглавленные кровавые туши. Потом как-то неожиданно вышли на просвет и Серьга вдруг увидел полуобнаженного весёлого жлоба – огненно-рыжего молотобойца, который убивал так играючи, что даже папироску изо рта не вытаскивал. Через несколько минут, когда забой закончился, потрясенный паренёк тайком от взрослых утащил окровавленный молот – в речку сбросил с обрыва. Варфоломей, молотобоец, заметил и – «чуть ухи не выдернул вместе с башкою». Вот тогда впервые Серьга и подумал: «Драться нужно уметь! Нужно мастером быть в этом деле. Мастер знает, где поставить золотую точку! Кажется, так мой прадед поговаривал…» Серьга начал боксом заниматься в школе – секция была. И у него неплохо получалось. Тренер хвалил его неутомимую дыхалку, длинные выносливые руки – достают противника повсюду на ринге. Кряжистый коротконогий тренер с покатым низким лбом неандертальца, с волосатой выпуклой грудью частенько повторял: «В жизни кулаки нужней всего!» Серьга молчаливо соглашался, завистливо глядел на тренерские маховики. Угловатые, грязные, они представлялись отлитыми из чугуна – оттягивали руки до земли. Такими кулаками можно камень крушить и железо горячее мять. А в маленьких светло-сизых тренерских глазах словно бы светилось выражение: сила есть – ума не надо. И у паренька во взоре стало уже появляться нечто подобное. Он придумал себе «грушу» – простой мешок, набитый речным песком – прицепил к потолочной матице в сарае. После школы или в выходные, натянув боксерские перчатки, Серьга так нещадно колотил эту «грушу» – крыша сарая трещала, готовая рухнуть. – Ты чо? – рассердился отец. – Очумел? – А чо такое? – спросил запыхавшийся «боксёр». – Да ты же завалишь сарай! Иди вон к сортиру, там сделай перекладину, подцепи эту тушу и молоти, скоко хочешь. Серьга так и сделал. Он занимался боксом остервенело, азартно. И день за днём глаза его, привыкающие смотреть туда, куда бьёшь, становились холодными суровыми глазами бойца. И вдруг что-то с парнем случилось. Он бросил «грушу» колотить. Мечтательным стал и растерянным. А затуманенный взгляд всё что-то искал и искал за рекою… 6 Любовь – это, наверное, когда человеку хочется быть лучше самого себя – во имя другого. После встречи с Олеськой паренёк удивительно преобразился. Через день да каждый день чистую рубаху требовал у матери. Тренировки забросил – это ещё ладно. Он стихотворных сборников целую груду набрал в библиотеке, а вдобавок ещё прикупил кое-что в магазине. Упорно глядя в потолок, то мрачнея, то веселея, он зубрил, талдычил Пушкина, Фета, Майкова, Тютчева… Стихи – как высшее проявление восторга перед земным бытием – сделались его постоянными спутниками. Серьга похудел, скулы потеряли роскошный молодой румянец, зато покрылись благородной бледностью. Стал он выглядеть солиднее и старше своих лет. Заинтересовался родословной: узнал про серебряный чистяковский топорик, про пещеру за Ревущими Быками. Мечтал Олеське подарить тот неведомый клад, которого, может быть, сроду и не было. Сегодня с утра, вымеряя шагами просторную горницу, Серьга оживлённо жестикулировал и самозабвенно бормотал стихи – то скороговоркой, то врастяжку. У окна замирал, забывая строку. Вспоминал и дальше двигался. И вдруг спотыкался – опять забывал. Солнце припекало за окном. Весёлая весна звала на улицу… А он крепился, томился… Время подошло к обеду. Отец на крылечке затопал, оббивая сапоги от грязи. Дверь широко открыл и шумно бухнул: всё у него громко получается. Серьга сунул сборничек отцу и попросил: – Батя, проверь, пожалста. Последи за текстом. – Погоди, хоть телогрейку скину. Гонишь, как на пожар. Виктор Емельянович взял книгу вверх ногами, достал очки, но и в них не сразу догадался перевернуть. С минуту молча и сосредоточенно разглядывал портрет бородача-поэта. – А иде он, твой тест?.. Здесь? Ну-ну, поехали. Между страницами – вместо закладки – лежала сухая незабудка. Вдруг выпала на пол… Серьга смутился, поспешно поднимая цветок. – Нам это задавали, – оправдался как бы между прочим. Крестьянину и так понятно было: стихи по своей воле ни один разумный человек талдычить не станет. Он согласно тряхнул головою: очки с переносицы съехали к толстым розоватым крыльям носа. – Конечно, – посочувствовал. – Валяй! А то уже од ложечкой сосеть… Серьга воздуху набрал побольше, вскинул глаза к потолку: Шепот, робкое дыханье, Трели соловья. Серебро и колыханье Сонного ручья. Свет ночной, ночные тени, Тени без конца. Ряд волшебных изменений Милого лица. В дымных тучках пурпур розы, Отблеск янтаря. И лобзание, и слезы, и заря, заря… Виктор Емельянович глубоко задумался. Книгу на колени положил. Седые, кустами торчащие брови обмякли. Лазурный бесхитростный взгляд убежал в окно – за Летунь-реку, где стояли в белой дымке сосняки на крутояре. Лицо у крестьянина посветлело, морщины разгладились. Серьга сразу угадал добрый настрой родителя. «Во-о! Проняло батяню! – восторженно подумал. – Конечно, проняло. Он только с виду каменный…» |