Онлайн книга «Людоед (сборник)»
|
– Мне поинтересней. Леонов встал между прилавков посередине, чтобы быть в гуще торговок. Он поднял руки, привлекая внимание, словно ярмарочный фокусник перед номером. – Уважаемые, – он сделал паузу и добавил: – Девушки! Вместо ожидаемых застенчивых ужимок под возгласы самой смелой: «Где ж ты был, когда я девушкой была», он увидел заинтересованные взгляды, словно фокус его был в полном разгаре и зрители боялись упустить момент появления кролика из шляпы. – Мне необходима ваша помощь. Снова пауза. – Говори уже, – недовольно произнесла та, что предлагала цветы попушистей. – Месяц назад… – Нас уже опросили, – огрызнулась та же цветочница. – Или вы думаете, что-то изменилось? – Вы меня даже не дослушали, – попытался улыбнуться Михаил. Вот хочется же неофициально, по-простому, с улыбкой, но… – Послушайте, – вздохнув, он достал «корочку» и в раскрытом виде показал недовольной женщине. – Если вы предпочитаете разговор под протокол и в душном кабинете следователя, то я сейчас же могу вызвать машину, и мы проследуем в Москву. Он знал, что их страшит не столько душный кабинет, сколько возвращение домой за свой счет. – Ладно. Чем можем, тем поможем, – смягчилась недовольная тетка. – Спрашивай. – Вы ничего не слышали об исчезновении мужчины лет сорока? – Нет. – Может быть, кто-то, кроме полицейских, интересовался этим мужчиной? – Нет. Отвечала недовольная, остальные мотали головами. Миша Леонов чувствовал себя скверно, будто он фашист проклятый на оккупированной территории допрашивает бабий партизанский отряд. Не ощущал он в себе привычной раскованности. Или в этом поселке вырастили каких-то особых женщин? Или он действительно похож на оккупанта? Еще чуть-чуть, и он готов был прибегнуть к пытке душным кабинетом вдали от дома. – Ты не сердись. Мы тут и впрямь ничего не знаем, кроме того, что у нас зверства какие-то творятся. Да и боятся бабы, – тетка перешла на шепот. – Говорить об этом не хотят. Мало ли. Накликать на себя беду можно. Вон Лизка уже накликала. – А можно поподробней, – шепнул Миша Леонов и наклонился ближе к командиру «партизанского отряда». Тетка отстранилась и с изумлением вылупилась на Мишу. – Чегой-то? – Ну, как она накликала-то на себя беду? – Она говорила… Все. На этом дело застопорилось. Не было в этом «стогу» никакой иглы. На все последующие вопросы тетки как одна отнекивались, отвечали односложно, и это не продвинуло Мишино расследование вперед ни на шаг. Миша оглянулся на магазин. Если и там ничего, придется ходить по улицам и стучаться в каждый двор. Он направился к палатке. В тесноте, да не в обиде – прямо в точку об этом магазине. Миша протиснулся мимо холодильников к прилавку. – Я так и знала, – услышал он приятный женский голос. – Что? – спросил Михаил, ища глазами говорящую. Женщина выглянула из-за стеллажа в конце павильона. – Федюнька не виноват. – А кто виноват? – спросил Михаил, думая о том, кто такой Федюнька. Женщина вынырнула из «кармана» между стеной и стеллажом и скользнула к прилавку напротив Леонова. – Тут, надо понимать, убийца разозлился на тетку Лизу. – Та-ак, – протянул Миша. Пусть это не то, что он хотел услышать, но зерна от плевел можно отделить и потом. – А разозлиться на нее мог только Ванька Федотов. – Почему? Кто такой Ванька Федотов, Миша тоже не знал, но, чтобы не сбить со следа Аниськина в юбке, Миша задавал наводящие вопросы. – Они повздорили с теткой Лизкой в прошлый четверг. Поорали здесь да за волосы друг друга потрепали. Тетка Лизка ого-го. – Женщина сжала кулачок и помотала им перед лицом Леонова. – Она, знаешь, огород по осени под лопатку… Сына жалела. Он болеет у нее. – Так что там с Ванькой? – Миша вернул деревенского детектива к следу. – А что с Ванькой? Потаскала она его по магазину, да и сбросила с крыльца лицом в грязь. Миша задумался. Черт! Был ли у этого Ваньки мотив? Еще бы! Прилюдное унижение – это вам не обвинение в краже кур. – Ну а Ванька? Встал и ушел? – Да ну его! Кудахтал на станции еще с полчаса, наверное. – Угрожал? – Да нет. Скорее проклинал. И обзывался. – Обзывался?! – Леонов не сдержал улыбки. – Ага, – продавщица кивнула и, потупив взгляд, застенчиво пояснила: – Женщиной легкого поведения обзывал. 6 В их работе везло редко, но и такое случалось. Тело мальчика едва успели накрыть, как на поляну выскочила растрепанная женщина. – У меня пропал сын, – выпалила она. – Гражданочка, сюда нельзя. Майор Ильин попытался остановить женщину. – У меня сын, – произнесла она и взглянула мокрыми от слез глазами на Виктора. Ильин ослабил хватку и, кивнув на тело, сказал своим: – Покажите ей. Сидихин откинул уголок простыни. Женщина дернулась в сторону носилок, но вскрикнула и вдруг встала. Ее затрясло. Все стало ясно без слов, но майор все же спросил: – Это он? Несчастная закивала. Говорить она не могла. Ильин обнял ее, и она зарыдала. Вот что больше всего не нравилось майору в его работе. Расчлененные тела, вырванные органы – ничто по сравнению со скорбящей родней. Вот что по-настоящему страшно. Трудно подбирать слова утешения. Все они бесполезны, но говорить их нужно. На автомате, стараясь не вести себя грубо, не быть черствым сухарем. Сказать, а потом впитать эту скорбь, как губка воду. Виктор Ильин знал, что через несколько дней об этой конкретной трагедии он будет думать как об очередном эпизоде – одном из тех, из которых состоит жизнь сыскаря. Фактически он каждый раз переживал одно и то же, но при следующей трагедии он снова не сможет подобрать слов утешения. Потому что таких слов нет. Можно утешить словами того, кто обжегся, порезался, ударился мизинцем ноги о сраную ножку кровати. Но там, где есть мертвецы, слова бесполезны. Именно поэтому Ильин обрадовался, когда его мобильник зазвонил. Он кивнул Ане. Та подошла, обняла женщину и отвела ее присесть на скамейку. – Да? – сказал Ильин в трубку. – Ты можешь сейчас говорить? Их общение давно не было приятным. Ильину – из-за ощущения, что она его не понимает, а Жанне… Он не знал, почему она в последнее время говорит с ним, как с соседом, систематически срущим под дверью. В чем причина? Его работа? Но ведь она знала, что выходит за мента. Знала, что его работа – не такая же, как у сантехника. Дерьма он видит столько же, но график работы немного другой. Если поступит вызов в шесть тридцать, он не может сказать: все, баста, рабочий день закончен, завтра в девять утра мы рассмотрим вашу заявку. Жанна знала об этом, но наверняка не думала, что так будет продолжаться всегда. |