Книга Глориана; или Королева, не вкусившая радостей плоти, страница 77 – Майкл Муркок

– У вас нет своего мнения? Сие вы имеете в виду? Или вы скептик?

– У меня нет своего мнения.

– Значит, вы безнравственны.

– Думаю, милорд что именно таков я и есть. – Квайр улыбнулся лучезарно, будто Ингльборо ни с того ни с сего его просветил. – Безнравствен. Каковым и полагается быть всякому художнику во множестве отношений – за исключением, разумеется, защиты своего искусства.

– Так вы художник, сир? – Ингльборо спешным жестом велел влить в себя еще вина. – Пишете красками? Высекаете в камне? Или же вы драмодел? Поэт? Сочинитель прозы?

– Ближе к последнему, я бы сказал.

– Вы скромны. Вы должны рассказать мне больше о вашем искусстве. – Ингльборо ощутил сильную симпатию к Квайру, пусть мнение о капитане не заставило бы его отступиться от данного Монфалькону обещания.

– Не думаю, милорд.

– Должны. Я внимательно вас слушаю, капитан Квайр. К чему скрывать талант? Поведайте, что вы творите. Музыку? Пантомиму? Или же вы танцор – внутри своих покоев?

Квайр засмеялся:

– Нет, сир. Но я приведу вам пример моего искусства, если сие останется между нами.

– Превосходно. Я отошлю слуг. – Он слегка повел головой и был верно истолкован. Лакеи покинули господина, оставив его наедине с Квайром.

– Лорд Монфалькон говорил вам, что я содействовал его политике, – сказал Квайр, как если бы подслушивал утреннюю беседу. – Он упомянул сарацина, Короля Полония. Я усердно вкалывал у него на службе, милорд. Объехал весь земной шар. Я побывал в знаменитой стране Панаме, где бывший Секретарь Королевы нынче правит в качестве короля. Я возвел его на престол – от имени Альбиона. И с той поры дикарские, кровавые, неразумные обычаи уступили место цивилизованному правосудию. Я всегда презирал дикарей, милорд, как презирал всех, кто невежествен и ставит прецедент выше трактовки. Подобные привычки рождают лицемерие.

– Неумышленно, капитан Квайр.

– Конечно, нет, сир. Однако просвещение – лучше.

– Куда лучше, капитан. – Лорд Ингльборо ублажал гостя. – Богопочитание, к примеру, – великий погубитель достоинства Человека.

– Именно так. И я не стану перечислять сумму своих достижений, но они объемлют весь мир.

– Однако вы упоминали ваше искусство. Демонстрацию.

– Сие – мое искусство.

– Шпионаж?

– Если угодно. Частично. Политика в общем.

– И у вас есть нравственная цель. Пусть и общая – просвещение.

Квайр заинтересованно слушал. Он обдумал суждение лорда Ингльборо.

– Возможно, что и есть. Вестимо. Очень общая.

– Продолжайте.

Поза Квайра сделалась расслабленнее.

– Мое искусство охватывает множество талантов. Я работаю непосредственно с материалом мира, в то время как другие художники ищут способ лишь воздействовать на него – или его выразить.

– Трудное искусство. Наверняка в нем есть опасности, минующие прочих художников.

– Само собой. Я постоянно рискую жизнью и свободой. – Квайр посерьезнел. – Постоянно, милорд. Завтра же утром, посетив Королеву по поручению лорда Монфалькона, вы поставите мои планы и мою свободу под удар.

Лорд Ингльборо улыбнулся, почти забывая о боли.

– Так Монфалькон сказал вам. И вы пришли ко мне с просьбой.

– Нет, милорд.

– Значит, вы хотите очаровать меня, дабы я нарушил слово.

– Я имел в виду, милорд, что лорд Монфалькон не говорил мне ничего напрямую – и я здесь не в положении просителя. Я слышал ваш разговор. Видел, как вы сходитесь, и последовал за вами. Я, как предположил лорд Монфалькон, знаком с тайными областями дворца.

– Так вы подслушивали, да? Что ж, я в старину делал то же самое. Вы убили графиню Скайскую?

– Нет.

– Я так и думал.

– Вы полагаете, ее заколол лорд Монфалькон? – Квайр заговорил нейтрально.

– Ну, он никогда не был ей другом.

– Ходит слух, будто она бежала из страны.

– Бездоказательный. Скорее уж она мертва. Но мы отвлеклись от темы, капитан Квайр. – Сила вновь покидала лорда Ингльборо. Сумерки уверенно сгущались. – Лучше я скажу вам, что намерен делать. Моя обязанность – сдержать слово, данное Монфалькону, и известить Королеву об исходящей от вас опасности. Вы признались мне, что являетесь убивцем, соглядатаем, вы делаете вещи похуже. Я восхищаюсь вашей честностью, как я восхищаюсь любой честностью – честной жестокостью, честной жадностью, честным злодейством. Я, как и многие из нас, предпочту все сие в честном виде, нежели в лицемерном. И я доведу сие до сведения Королевы.

– Она уже знает, каков я, – сказал Квайр тихо и свирепо.

– Вы обо всем ей рассказали?

– Она признаёт во мне художника, каковым я и являюсь. Она обманывается, ибо лучше ей быть обманутой мной, чем вами, или лордом Монфальконом, или Всеславным Калифом Арабии.

– Я вас понимаю. Но мне придется перечислить ваши преступления – как их видит Монфалькон – завтрашним утром. Не думаю, что вы замышляете навредить лично Королеве. Не сейчас. Но я полагаю, что вы могли бы, во благовременье, нанести великий урон Державе и погубить Королеву. Вы куда хитроумнее, видите ли, чем лорд Монфалькон дал мне понять.

Капитан Квайр признательно поклонился:

– Будь вы моим покровителем, ничто подобное никогда меж нами не встало бы.

– Каковы ваши планы, капитан Квайр? Чего вы ищете достичь?

– Я ищу усиления и подчинения моих чувств, – сказал капитан Квайр. – Я отвечаю одинаково на все подобные вопросы.

– Но у вас должны иметься планы. Вы преданны Альбиону?

– Сие может утверждать любой. Что есть преданность? Вера в то, что, когда ты делаешь нечто для кого-то еще, ничего лучше сделать нельзя? Что ж, я не даю трактовок. Мне твердили: то, что я делаю, для Альбиона лучше всего.

– Значит, вы все-таки служите некоему господину. Кому же?

– У меня есть патрон, милорд.

Ингльборо задохнулся при новой атаке боли. Квайр шагнул к бренди, налил, поднес чашу к искривляющимся губам.

– Спасибо, капитан Квайр. Кто ваш патрон?

– Не в моем обычае разглашать такие имена.

– Вы, не обинуясь, говорили о Монфальконе.

– Пока служил ему – никогда, милорд.

– Задача, кою поручил вам патрон?

– Та же, говорит он мне, что и у лорда Монфалькона. Спасти Альбион.

– Однако он не в ладах с Монфальконом?

– По ряду вопросов.

– Жакотт? Жакотт жив и нанял вас?

Квайр потряс головой. Холодало. Он поежился.