Книга Золотое снадобье, страница 40 – С. И. Гроув

– Назовите свои имена и происхождение.

– Минна и Бронсон Тимс из Бостона, что на Новом Западе.

– Почему твой муж не отвечает? – поинтересовался священник.

Маска скрывала выражение его лица, но в голосе слышалось неодобрение.

– Он не говорит по-кастильски.

Последовала короткая пауза.

– Ладно, – проговорил он затем, и ясно стало: вовсе не ладно. – Что привело вас в Папские государства?

– Мы приехали разузнать о судьбе нашего друга, Бруно Касаветти. Несколько месяцев назад он прислал нам письмо – судя по всему, отсюда, из Муртии. Он в самом деле сюда приезжал? Не будете ли вы так добры указать нам, где он теперь?

Эти слова породили некоторое смятение. Трое взялись советоваться между собой; они говорили слишком тихо и быстро, так что всего разговора я уловить не смогла. Удалось расслышать лишь имя Розмари и слово «брухо», означавшее на их языке ведьму или колдуна. Оно прозвучало несколько раз.

Когда священник вновь повернулся к нам, было похоже, что они уже вынесли некоторое решение, ибо направление допроса переменилось.

– Какими заклятиями или темными чарами вы отвращаете от себя немочь?

Я до того не ожидала ничего подобного, что промешкала с ответом.

– Что он говорит? – спросил Бронсон.

– Спрашивает, какими заклятиями мы отводим от себя лапену, – в ужасе ответила я.

– Судьбы благие! – пробормотал он. – Недоброе затевается…

Я повернулась к священнослужителю:

– Ваши вопросы приводят нас в недоумение. Мы не верим ни в чары, ни в колдовство, ни в потусторонние силы. И не больше вашего понимаем, почему нас миновала зараза, постигшая наших спутников. Для нас это такая же тайна!

– Значит, не верите в колдовство? – жестким голосом спросил клирик. – Беретесь отрицать существование столь ужасного зла?

Я поняла, что совершила ошибку:

– Простите мой скверный кастильский, я не так выразилась. Мы уже сами не знаем, во что следует верить! Нам слишком мало известно как о болезни, так и о средствах против нее. Я лишь пыталась сказать, что мы никакого понятия не имеем ни о чарах, ни о темных искусствах.

Церковник и шериф опять начали совещаться. Писец прилежно делал пометки. В этот раз я вообще ничего не уловила из тихого разговора. Когда же священник вновь повернулся ко мне, в каждом его движении так и сквозило: «меня это больше не касается». Как же я испугалась!

– Ваш приговор, – сказал он, – будет вынесен завтра к полудню. Шериф вам объявит его.

И, более не добавив ни слова, клирик повернулся и зашагал прочь, а за ним – двое других.

– Пожалуйста!.. – крикнула я им в спину. – Пожалуйста, выпустите нас, и мы поклянемся никогда больше не возвращаться! Мы же не больны! Мы никаких неприятностей вам не доставим!..

Они и виду не подали, что услышали. Ушли по направлению к Муртии, даже не замедлив шага. За ними постепенно опало облачко пыли…

Облегчение от того, что лапена нас миновала, уступило место сдерживаемой панике. До самого вечера Бронсон пытался расшатать железные прутья, вмурованные в каменную кладку, я же вытащила из сумки эту тетрадь и начала делать записи. Мои раздумья поневоле приняли мрачный характер. Я осознавала, что дорога к спасению нам отрезана и что жуткая судьба, постигшая Бруно, не минует и нас. Я, конечно, не сожалела, что мы откликнулись на его зов; жаль лишь, что мы примчались со всей поспешностью и тем подвергли опасности самих себя. Стоило подольше задержаться у Джильберто Хереза. Да еще и выслать кого-нибудь вперед – пусть бы разведал, что тут стряслось. Можно было и воззвать к церковным властям Севильи, дойти до епископа…

С такой обзорной точки, как тюрьма в Муртии, любой иной порядок действий выглядел разумней того, который мы предприняли в действительности.

Когда начало смеркаться, Бронсон оставил бесплодную борьбу с решеткой и отошел от окна, я же отложила перо. Я совсем потеряла счет времени, блуждая в темных лабиринтах несбывшегося, пока наконец Бронсон не пробудил меня к настоящему. Мы с ним сидели в густеющей темноте, переплетя руки, и молчали. Наши мысли, однако, вместе устремились в прошлое, туда, где остались София, Бостон и весь наш мир. Потом солнце скрылось за горизонтом, и вместе с ним померкли наши надежды.

Потянулись нескончаемые часы ожидания… Как же мы удивились, заслышав легкие шаги, приближавшиеся к тюрьме. Неужели это уже шериф спешил объявить нам приговор?.. Поднявшись, мы подошли к зарешеченному окну. Однако увидели не шерифа. К зданию подходила девочка лет двенадцати или тринадцати, не более.

Она была одета в длинное платье, голову покрывала шаль. Приблизившись к окошку, она опустила край шали, чтобы мы могли рассмотреть ее, пользуясь остатками света.

Она спросила по-английски, с легким акцентом:

– Значит, вы друзья Бруно?

– Да, – ответила я удивленно и… вспомнила его письмо. – А ты, наверное, Розмари?

Она кивнула.

– Благодарение Судьбам! – воскликнул Бронсон. – Мы тебя нашли! Вернее, это ты нашла нас. Мы получили письмо, которое ты отправила ради Бруно. Где он? Он здесь? С ним все хорошо?

Розмари прикусила губу. Ее глаза были полны печали.

– Нет, он не здесь, – сказала она. – Его приговорили еще в декабре, всего через неделю после того, как я отослала письмо.

Мы с Бронсоном ненадолго потеряли дар речи. Сбылись наши худшие страхи! Я хрипло, с трудом выговорила:

– Приговорили? К чему?

– Его сослали в северные холмы – искать «сеньяс пердидас»… утраченные знаки по-вашему. Они отмечают путь, что прежде вел в Авзентинию.

– Сослали? – переспросила я. – Стало быть, он жив? И мы можем его отыскать, если тоже разыщем эти… пропавшие вехи?

– Боюсь, нет, – сказала она. – Сейчас все растолкую. Я ведь отчасти за этим сюда и пришла – объяснить вам, что произошло с Бруно. Ибо я боюсь… – она запнулась, – боюсь, как бы с вами не случилось того же. – Девочка помолчала. – Очень трудно об этом говорить.

– Мы понимаем, Розмари, – сказала я и внезапно задумалась, как отчаянно она рисковала, отправившись к нам. – Мы ценим твое великодушие… и благодарим за то, что сообщила нам новости. Кроме тебя, нам никто здесь слова доброго не сказал!

На лице девочки отразилась боль. Она кивнула.

– Я расскажу вам, как было с Бруно. – Розмари снова помедлила. – Это все из-за Авзентинии.

– Авзентинии? – переспросила я.

– Да, Авзентинии. Вы ведь о ней слышали?

– Нет, – ответили мы хором.

– Ну так я объясню, – тихо проговорила она и вздохнула. – В северных холмах с незапамятных пор лежала иная эпоха… Те холмы так и назывались – авзентинийскими. Я с детства слышала про них от мамы… а после и сама там побывала. Когда пересекаешь в предгорьях каменный мост, покидаешь нашу эпоху и оказываешься в другой. Тропы в холмах – сущий лабиринт, притом они еще и меняются, стоит хоть на миг отвернуться. Тем не менее путешественники знали, как находить верную дорогу. На каждом перекрестке есть путь влево, прямо и вправо. Как бы ни менялся их облик, следовало всякий раз выбирать тропку посередине… и тогда примерно через час вы оказывались в чудесной долине, где сияли полированной медью крыши города Авзентинии. Туда стекались паломники из всех уголков Папских государств. Все они переходили каменный мост, выбирали на перекрестках срединный путь и неизменно прибывали в сокровенный город… За этим сюда прибыл и ваш друг Бруно. Он хотел увидеть Авзентинию…