Онлайн книга «Зов Сирены»
|
— Где у нас чемодан, Ксюш, я не помню? — Ка… какой чемодан? — Ну, клетчатый такой, с которым мы в отпуск ездим? То есть ездили… — Мить, ты не посмеешь. Остановись, Мить… — Я уйду, Ксюша. Правда, так будет лучше. Ты права, я заврался, тебя измучил. — Погоди. Давай поговорим. Пойдем на кухню. — Нет. Я уже решил. Прости. — Да когда ты успел решить? — Неважно. — Нет, важно! Важно! Не собирался ты уходить, я знаю. Если бы я не спросила, ты бы ни одного лишнего телодвижения не сделал. — Но ведь ты спросила. — И что? — А я ответил. Правду ответил. Значит, другого выхода у нас с тобой нет. — Выход всегда есть, Митя. — Нет, Ксюш. Правда есть, а выхода нет. Да ты и сама все прекрасно понимаешь. — Что, что я понимаю? Не хочу я ничего понимать! И знать не хочу никакой правды! Считай, что я у тебя вообще ничего не спрашивала! — Ксюш, ну зачем ты… — Зачем унижаюсь, да? Ну и что! Хочу и унижаюсь, мое дело! Да мне вообще наплевать… Тем более унижение унижению рознь, Митенька. Уж не думаешь ли ты, что я… Что ты в принципе можешь меня хоть чем-то унизить? Не много ли ты о себе возомнил, а? — Тогда тем более… Зачем я тебе нужен — такой? — Какой? — Много о себе возомнивший. Возомнить о себе, я так понимаю, можно только самую капельку, и ту с твоего разрешения, да? — Не уходи, Мить. Если уйдешь, ребенка больше никогда не увидишь. — Не надо, Ксюш, пожалуйста. Вот этого не надо. Ты же знаешь, как я люблю Майку и никогда от нее не откажусь. — Куда, куда ты пошел?! — За чемоданом. Где у нас чемодан? Хотя какой чемодан, господи… Черт с ним, с чемоданом. — Митя, не делай этого. Прошу тебя! Ты слышишь, я сама, сама прошу тебя, не делай этого! Это ты меня предал, ты мне изменил, а я… Я прошу тебя! Сама! Я прошу тебя! Я унижаюсь перед тобой, да! Думай как хочешь! Она уже истерила навзрыд, без конца повторяя это «прошу тебя». Когда он шагнул в проем спальни, вдруг вцепилась в него, как кошка, и пришлось отрывать ее от себя силой, и собственный голос будто со стороны слышался, и дрожал высокими бабьими нотками: — Ксюш, я не могу. Не могу жить и врать… Не могу, прости. Возьми себя в руки, Ксюш. Если сказать, что он себя презирал тогда — значит, ничего не сказать. Он себя ненавидел. И жалкий бабий голос ненавидел, и влажные от напряжения ладони… И когда Ксюша вдруг с размаху залепила ему пощечину, потом другую, осознал вдруг, что это и в самом деле конец. Да, он уходит, уходит. — Ненавижу тебя, ненавижу. Давно ненавижу! Я тебя никогда не любила, даже когда замуж за тебя выходила, понял? Я тебе врала всегда! А на самом деле… — Я знаю, Ксюш. Я давно это понял. — Да что ты вообще можешь знать и понимать?! Пошел вон из моей жизни, предатель! Ненавижу! Ребенка никогда больше не увидишь, я все для этого сделаю! — Давай потом на эту тему поговорим, когда ты успокоишься. Когда мы оба успокоимся. — Пошел вон, я сказала! Успокоится он, надо же! Как я теперь буду — одна? Ты об этом подумал? Сколько камней в мою сторону полетит, подумал? И что я своим родителям скажу? А подругам? А на работе? Ты хочешь, чтобы меня все жалели и презирали, да? Сволочь, сволочь… Он выскочил из квартиры, сбежал по лестнице вниз, презирая себя за трусливую торопливость. Потом шагал по апрельским лужам к машине — в домашних шлепанцах. Да, это было в апреле… Это что же, полгода уже прошло? Как быстро… А кажется, будто вчера… Митя не успел додумать последнюю мысль, потому что заверещал мобильник. Сердце сначала ухнуло, рвануло к горлу — ага! — потом снова заныло безнадегой, возвращаясь на привычное место. Нет, не то мобильное верещание, не ожидаемое. Не то, не то! Это Ксюша звонит, легка на помине. Принял вызов, проговорил осторожно: — Да, Ксюш, привет. Как дела? Нет, все-таки он сволочь. Как-то не так, наверное, надо разговаривать с женщиной, которую обидел. Не в той тональности. Тем более если эта женщина — мать твоего ребенка. — Не твои заботы, как у меня дела, понял? — Понял. Ну вот, и впрямь сволочь. Обиделась. Хамит. — Никитин, ты про ребенка совсем забыл, да? Тебе что, напоминать надо, что у тебя дочь есть, пяти лет от роду, Маечкой зовут? — Нет, не забыл. Может, это ты забыла, как я просил тебя дать мне Майку на прошедшие выходные. А ты уперлась. — Она не вещь, чтобы ее на выходные одалживать. Тем более ты бы все равно ее к родителям сбагрил. — Ну почему — сбагрил? Некорректное выражение, Ксюш. Они ей не чужие, они ее любят, скучают страшно. И Майка их тоже любит. — Она не Майка. Она Майя. — Не придирайся, Ксюш… А в эти выходные как? Отпустишь Майку? — А у тебя для ребенка только выходные по графику? А в остальные дни — никак? — Так она же в садике… Нет, я могу, конечно. Могу после работы забрать, а утром… — Не надо, Никитин. Я уж сама как-нибудь. Мне вообще от тебя ничего не надо, понял? Кстати… Это ты мне на карту деньги вчера скинул? — Я, кто ж еще. — Что значит — кто еще? Ты считаешь, больше некому, да? Никому я не нужна, брошенка разнесчастная? Ты так считаешь, да? — Ксюш… Ну не придирайся к словам. — А что мне, в благодарностях рассыпаться надо? Спасибо, что ты меня предал? Никогда не прощу тебе, никогда… Если б ты знал, как это больно… Невыносимо больно… Будто нож в спину воткнули. — Прости, Ксюш. Поверь, мне тоже больно. Прости… — Да тебе-то с какого перепугу больно! Тебе, я думаю, очень даже хорошо. Мавр сделал свое дело, мавр может уходить! Это я умерла, а ты вполне живой и счастливый, радуешься жизни со своей кикиморой. Кстати, она не сожрала тебя, нет? Говорят, она та еще… — Перестань, Ксюш. Не надо. Я в своих отношениях сам разберусь. — Да пошел ты. Даже слушать тебя противно. Фу… Сигнал отключения захлебнулся, будто еще раз наглядно продемонстрировал Ксюшино «фу». Нет, а чего звонила тогда? Странный какой-то разговор получился. Ни о чем. Разговор-выплеск. Ну, хоть выплеснула, и то хорошо… Нет, ее можно понять, конечно. Или ему все-таки не понять? Не умещается внутри понимание, потому как места для него не осталось? Все душевное пространство Вике принадлежит? Вернее, у Вики в плену находится? Как же так получилось-то, господи… Как? Как?! Нет, правда, все же у него нормально было. Обычная жизнь, как у всех. В институте любовь случилась, на пятом курсе поженились. Ксюша была невеста с приданым — отдельно от родителей жила, в своей квартире, доставшейся ей в наследство от бабушки. Вот все в один голос и твердили — счастливый ты, Митя, такую жену себе оторвал… Красавица, умница, хозяйственная. Ну да, не все было гладко, и ссорились, и мирились, и он со временем насобачился находить вполне приемлемые объяснения частым вспышкам Ксюхиного раздражения, и родители в их ссоры и перемирия совсем не вмешивались… Мама, правда, вздыхала часто, глядя на Ксюшу грустными умными глазами, но никогда свою грусть не комментировала. В общем, как-то все катилось-переплюхивалось изо дня в день… Пока не появилась в его жизни Вика. Вернее, пока не ворвалась. |