Онлайн книга «Сделано в Швеции»
|
Он больше ничего не говорит. Ни слова. Молчит, пока она пылесосит, и когда приходит Феликс и они полдничают на кухне, и когда она велит им надеть куртки, потому что они поедут встречать папу, как обычно, а потом в магазин, тоже как обычно. В машине он тоже молчит. Он сидит на пассажирском месте, Феликс с Винсентом – на длинном среднем, а папины малярные принадлежности сложены сзади. Мама за рулем, ей не привыкать, она часто подвозит и забирает. Они куда-то едут, и обычно ему нравится сидеть со всеми в машине – что может быть лучше! От их района до кварталов всего несколько минут езды. Они останавливаются перед одноквартирным домом и загружают в машину все, что папа оставил за калиткой, – кисти, тщательно очищенные и резко пахнущие растворителем, валики в аккуратно завязанных пластиковых пакетах, банки с краской и обойный клей; папа тем временем заканчивает разговор с пожилой хозяйкой и получает от нее конверт. Лео молчит и когда перебирается назад, а папа садится рядом с мамой, целует ее в щеку. Папа такой веселый, смеется точно так же, как только что смеялся вместе с клиенткой, когда она сказала, что в мае будет еще работа, им надо перекрасить весь дом. Сообщая об этом, папа смотрел на Лео, и Лео знает почему: для большой работы требуется больше рук и ног. – Твои руки, сынок? Как они? Лео ощупывает ладонью разбинтованные костяшки. – Лео! Я задал тебе вопрос. – Они… Мама перебивает его: – Я его сняла. Папа поворачивается к ней, лицо его пока что не изменилось. – Что? – Я его сняла. Старый матрас, на котором мы спали, когда встречались. Вот сейчас. Лицо меняется. Щеки напрягаются, губы становятся тоньше. Но главное – глаза. Так и рыщут. – Что ты сказала? – Думаю, не стоит обсуждать это в машине, Иван. – Что именно нам не стоит обсуждать в машине? Что у нашего сына все лицо в синяках и что ему необходимо уметь защищаться? – Иван, прошу тебя, давай поговорим об этом позднее. Заедем в магазин, вернемся домой, сегодня пятница, отдохнем вечерком, ладно? А утром потолкуем. Папа молчит, и мальчики на заднем сиденье жмутся поближе друг к другу. А от него уже пахнет темным вином, которое он начал пить в последний час работы. – Я тренировался достаточно, папа, ты же знаешь… – Покажи руку. Лео показывает правую руку. – Мягкая. – Папа мнет ее, стискивает. – Слишком мягкая. На папу Лео не смотрит, он смотрит в зеркало, на маму, ее взгляд устремлен вперед, на машины, выезжающие с парковки возле скугосского торгового центра, куда они как раз заруливают. – Но я же готов, папа? Нос и челюсть, всем корпусом и… – Мне решать, когда ты будешь готов. Все выходят из машины. С недобрыми предчувствиями. Лео слышит громкие голоса у входа в торговый центр, косится на папу. Знает, что папа терпеть не может такие голоса. И потому мешкает. Они сидят там же, что и в прошлый раз. Самые горластые на скамейках, а те, что потише, на низкой железной ограде. Сидят рядком, зажав в руках зеленые банки с пивом; взрослые, но помоложе мамы и папы. Иногда папа останавливается прямо перед ними, спрашивает, почему они торчат тут, почему не работают, как все, а немного погодя обзывает их паразитами и сверлит взглядом, особенно одного парня с курчавыми светлыми волосами, в черной стеганой куртке с капюшоном, и его соседа, с длинными каштановыми волосами, в блестящих сапогах-луноходах. Но сейчас папа не говорит ни слова. Вот и хорошо. Парень с курчавыми волосами что-то кричит им, когда папа сворачивает налево, к винному магазину, а Лео, Феликс и Винсент следом за мамой идут в продуктовый. Мама набирает семь полных пакетов и частью оплачивает покупки деньгами из папиного конверта, мальчики помогают ей отнести все это в машину. Винсент и тот тащит большую упаковку туалетной бумаги. Они укладывают покупки рядом и поверх папиного малярного инструмента. Папа уже сидит в машине, с полупустой бутылкой, на этикетке которой черная лошадь, смотрит в боковое окно на семерых парней на скамейках и ограде, на паразитов. Мама как раз собирается задним ходом выехать с парковки, когда папа хватает ключ зажигания и вырубает движок. – Лео, выходи из машины. Пойдешь со мной. Мама снова поворачивает ключ. – Мы едем домой. – Не спорь со мной! – Папа поворачивает ключ в обратную сторону. – Ты поедешь домой. С Феликсом и Винсентом. Он открывает дверцу, вылезает, ждет, когда выйдет Лео, потом наклоняется к боковому окну, опершись локтями на металлическую раму: – Делай, как я сказал. Езжай домой. С малышами. Папа идет, оба идут. Обратно, к магазинам. Лео бросает последний взгляд на маму, но она на него не смотрит. Запускает мотор и выезжает со стоянки. – Видишь вон того, посредине? Видишь? Это главарь. Главарь паразитов. Папа показывает на парня с курчавыми светлыми волосами, в черной стеганой куртке, самого горластого из всех, которому явно незачем корячиться на жесткой ограде. – Пожалуй, я немножко с ним потолкую. Как считаешь, Лео? Они останавливаются прямо перед курчавым. Перед ними всеми. – Парни. Послушайте-ка меня. Если б они сейчас просто прошли к магазинам. Или бы эти скамейки с людьми вдруг расступились. Или бы упала атомная бомба. Тогда бы ему не пришлось тут стоять. Лео съеживается, закрывает глаза. Атомной бомбы нет как нет. – Видите пиццерию вон там? Я пойду туда перекусить. С сыном. Это займет… минут сорок пять. А когда я выйду, вас тут не будет. – Шутишь, что ли? – Слышать больше не хочу ваши дерьмовые голоса. И видеть вас не желаю. Курчавый блондин взмахивает банкой с пивом. – Насмехаешься? Слыхали, парни? Этот итальяшка не иначе как шутит. А что мы делаем, когда кто-нибудь выставляет себя дураком? Мы его обсмеиваем. Блондин размахивает руками, словно дирижируя громким хохотом всей компашки. – Ты серьезно? Думаешь, я шучу? Мелкий паразит, паршивый бездельник, решил, что можешь тут командовать? Ну, это вряд ли. Я тебе вот что скажу, сосунок. Если ты и твои паразиты-дружки не уберетесь отсюда, когда я выйду из пиццерии, я сгребу вас за патлы и швырну в кусты задницей вперед. Лео немножко подвигается, чтобы стать за папой, лицом к пиццерии; тогда его вообще не увидят. Их семеро. Одни в стеганых куртках, другие в джинсовых. Вполне годятся в старшие братья Хассе и Кекконену и орут наперебой, особенно курчавый (сволочь турецкая!), а парень в луноходах растопыривает пальцы веером, сплевывает и кричит (сам нарываешься, да, погань греческая, мы тебя мигом отметелим, прямо перед сыном!), подбирает с цветочной клумбы ком земли и бросает в них. |