Онлайн книга «Сделано в Швеции»
|
– Яспер… заткнись. – Но мы бы взяли куда больше денег, братишка, если б ты не тратил время на разговоры с персоналом, как последний трус! Грабителю незачем нянчиться с персоналом! Мы вполне бы могли сорвать еще миллиончик-другой! Нянчиться. Это слово как нож. Надо уходить, Винсент встал, вытащил из-под стола сумку, закинул на плечо, почувствовал контур автомата на бедре. Зашагал к платформе и стокгольмскому поезду, Яспер побежал следом. – Братишка… нянчится с персоналом. – Эй, ключи-то я получил. Верно? – Получил? Ключи надо отбирать. Прижать дуло им ко лбу, пока ключи не окажутся у тебя в руке. Он был не в силах возражать. Пускай этот паршивый идиот мелет языком, он просто ляжет и заснет. Не станет, не может отвечать Ясперу. – Нет, ты послушай. Лео твердил, что мы настоящая компания. И в этом плане Лео… он хозяин, главный начальник, а я… я вроде как мастер, ну а ты, Винсент, всего-навсего сопливый практикантишка, стажер, вот и нянчишься с персоналом. Лео об этом знает. Потому и посылает меня. С персоналом надо держаться жестко. И я так и делаю. Жестко. Не то что ты, братишка. Винсент поднялся в вагон, зашагал по узкому проходу, отведя руку назад и придерживая сумку на одной линии с корпусом – не хотел мимоходом толкнуть автоматом кого-нибудь из пассажиров. Купе в каждом вагоне только одно, в дальнем конце. Он задвинул шторы, закрыл дверь, положил сумку на багажную полку и лег сразу на три сиденья, прикрыв голову курткой. Но пролежал он так не больше десяти минут, глухой перестук колес на стыках рельсов только-только успел проникнуть в тело, пульсирующая колыбельная в том же ритме, что краски и мерцающие вспышки света, мягко пробегающие под веками. Сперва явился кондуктор, проверил билеты, потом Яспер влез на сиденье, снял с полки сумку, угостив Винсента под ребра тяжелым кованым ботинком. – Будешь? Яспер поставил сумку на пол, достал пиво, открыл банку, дернув за металлическое колечко, брызги осыпали лицо Винсента. – Будь добр, не открывай банки у меня перед носом. Яспер опять глянул в сумку, где отчетливо виднелся деревянный приклад сложенного автомата и пластиковые пакеты с купюрами в пятнах краски, выудил еще одну банку, протянул Винсенту, но тот покачал головой. – За что ты так меня ненавидишь? Что я такого сделал? А? Братишка? – Мы не братья. Он все-таки опять ответил. И увидел, что Яспер доволен. Но голова такая тяжелая… – Я буду звать тебя братишкой, когда захочу. Ты самый младший, так? Поэтому ни хрена не знаешь о том, чем занимались мы с Лео, ты ведь был совсем сопливым щенком. Винсенту хотелось мыслить ясно, но сухие глаза чесались, волосы на затылке как наэлектризованные. – При каждом ограблении, братишка… Лео идет первым, я – последним, а ты в серединке, в самом надежном месте. Мы тебя защищаем – такой у нас с Лео уговор. Яспер принялся мять пустую банку, жесть противно хлюпала, то вминаясь, то выпирая наружу. – Мы расстреливаем кучу патронов, но всегда оставляем кое-что про запас, на случай, если какой-нибудь хренов полицейский вздумает переться за нами следом. Ты никогда не задумывался, братишка, откуда все эти боеприпасы? Вмятины. Противный жестяной звук. Движущаяся секундная стрелка. Яспер подвинул банку к уху Винсента. – Знал бы ты, Винсент, сколько я для тебя делал. Каждый день целых шесть лет. А ты лежишь тут со своей паршивой неприязнью. Черт бы тебя побрал! Его провоцируют. Он знал, он чувствовал. – Шесть лет… черт побери, ты это о чем? – О чем? Как по-твоему, где мы достали пластид и запальный шнур, чтобы подорвать пол арсенала? У Винсента болело все тело. Ему хотелось только одного – спать. – Армейская служба. Сперва Лео позаимствовал то, что нам нужно. Потом я. Но теперь он слушал, и силы словно бы мало-помалу возвращались. – Учения. Они начинаются с того, что на грузовиках привозят массу опломбированных ящиков и выгружают их возле дороги, прямо в снег. Оружие. Взрывчатка. Боеприпасы. И через некоторое время они уже не в состоянии контролировать количество, а Лео знал, и я знал, что инвентаризацию проведут, только когда учения закончатся, перед отправкой на склад. Чем громче этот болван рассуждал, тем тверже становилась у Винсента уверенность, что они никогда больше не будут вместе грабить банки. – А потом, братишка, ночью, когда стояли в карауле, мы приносили с собой черные мусорные мешки. Три часа в снегу, чтобы снять пломбы, забрать патроны, или запальный шнур, или ручные гранаты и поставить пломбы на место. Черные мешки мы закапывали, а потом возвращались в расположение части. Теперь существовал один только Ясперов рот, который все болтал и болтал о Лео, будто Лео – это Яспер, а Яспер – Лео. – Мы знали, что после учений будет полный шмон, весь полк вверх дном перевернут. Будто Лео – это Яспер, а Яспер – Лео. – Буквально вверх дном, как при домашнем обыске, все прошерстят. Только ничего они не нашли. Ничего, братишка. Ты мне не брат. – Понимаешь? Мы целых шесть лет все это планировали, братишка, я и Лео… Странное дело… хотя ты ему младший брат, я знаю его лучше, чем ты. Когда мы входим в банк, между мной и Лео существует связь, которая тебе и не снилась. Мы точно знаем, как каждый из нас будет действовать. Винсент внезапно встал, посреди раскачивающегося железнодорожного купе. Ему хотелось врезать по этим шевелящимся губам, выплеснуть энергию, которая еще оставалась в его измученном теле. – Я и Лео. Мы всё можем. Мы все полицейские силы парализовали одной паршивенькой бомбочкой. Представь, что мы сделаем в следующий раз! – Бомбочкой, из которой ты выдернул предохранительное кольцо, Яспер! Он чувствовал, как пальцы впились в ладонь. – Я знаю, это твоя работа! И Феликс знает! И я все время знал! Яспер по обыкновению тряхнул головой. Но потом вроде как передумал. И усмехнулся. – Я знал, полиция пошлет робота-сапера. – Значит, все-таки ты? – Я знаю, что делаю, братишка, ничего серьезного случиться не могло. – Ты выдернул предохранительное кольцо! И отпирался! – Никто не умер. Верно? – Ты врал! Врал в глаза Лео! Он тебе доверял! Но ты не понимаешь, потому что ты… один, нет у тебя никаких братьев! Винсент сел, выпрямил пальцы, побелевшие на кончиках, и в купе наконец-то воцарилась тишина. И на душе полегчало. – Значит, я… один? |