Книга Колесо в заброшенном парке, страница 49 – Антон Федоров, Борис Тараканов

— И что же, папаша внезапно заревновал?

— Как раз наоборот — он лично отвел сына к одному из лучших музыкантов города и попросил обучить игре на клавесине, органе и, если получится, композиции.

— Неужели получилось?

— Стас!! — Вовка укоризненно покачал головой. — Одним словом, все говорило за карьеру музыканта. Что произошло дальше, я так и не понял… То есть, нет, я понял, но… как-то не могу этого объяснить… Я несколько раз перелопатил файлы Харченко, но общей картины так и не вырисовывается. Здесь какой-то пробел у меня в мозгах — Антонио почему-то выбирает не музыкальное, а духовное образование.

Стас задумался.

— А в других источниках что-нибудь есть на эту тему?

— Да не поймешь… Я попробовал почитать несколько книг, но все эти музыковеды с трехэтажными фамилиями, по-моему, просто стебаются! Такой, знаешь ли, полет авторской фантазии, такие вопиющие разночтения…

— Не соврешь — не проживешь, — резюмировал Стас. — Надо же им свои двадцать авторских листов отработать. Что ты, в самом деле, как маленький!

Вовка отмахнулся.

— Всего за несколько дней до принятия духовного звания Виральдини зачем-то приезжал в Пизу.

— Любопытно…

— Там ему встретилась старая цыганка… Об этом везде упоминается вскользь, поэтому не спрашивай меня, что она ему сказала.

— Погадала, наверное.

— Скорее всего. В общем, после этой встречи, в двадцать один год, Антонио перебирается в Милан и принимает сан священника.

Стас снял очки и потеребил нос.

— В любом случае это серьезный шаг. Судя по Дневнику…

— Погоди, давай сначала я. Что шаг серьезный, я разве спорю? Вот только сделал он его как-то странно…

— Ты считаешь, что причина тому — пизанская встреча с цыганкой?

— Кто знает… Виральдини почему-то панически боялся цыганок. И совсем не потому, что был не из тех, кто любит заглядывать в будущее. Тут была какая-то другая причина, которая мне пока не ясна. Еще коньячку?

Стас открыл рот, собираясь что-то добавить, но вдруг передумал и молча протянул Вовке бокал.

— Но интересно не это. Дело в том, что богослужений Виральдини старался не проводить, и вообще, от богослужебной деятельности почему-то «косил», как призывник от армии.

— Наверное, слишком увлекся музыкой? — предположил Стас.

— Будем считать, что так. По некоторым источникам, именно после двадцати лет у Виральдини обостряются приступы астмы.

— Ты уверен, что это не так называемая «официальная версия»? А истинная причина состояла совсем в другом?

— Боюсь, что во всей этой истории я вообще ни в чем не уверен. — Вовка нахмурился. — Понимаешь, меня не покидает мысль, что все эти документы кто-то пытается найти, и если не уничтожить, то каким-то образом запутать или подменить. Единственное, что ему мешает, — это то, что я почему-то успеваю раньше…

— Ты хочешь сказать, что… — Стас запнулся.

— Да пока еще я ничего не могу сказать! Но кое-какая мозаика уже сложилась. Слушай дальше… — Вовка перевернул несколько страниц. — В то же время он возглавил миланский музыкальный приют для мальчиков-сирот и вместо церковной службы увлеченно работал с талантливыми мальчишками. Чья-то неуемная фантазия назвала это заведение консерваторией — Il Conservatorio «Ospedale del Pace», типа «Корпус Мира». Но не корпус, конечно. Но и не госпиталь.

— Ты неплохо произнес это по-итальянски, — заметил Стас.

— Можно подумать, ты в состоянии это оценить!

Стас с шутливой укоризной помотал головой. Вовка улыбнулся, допил кофе и перевернул чашку.

— Погадать хочешь? — ухмыльнулся Стас.

— Ага… Может, мне кофейная гуща расскажет, когда ты наконец перестанешь язвить. По поводу и без повода. А чашку я просто так перевернул.

— Ну-ну…

— Насчет «по-итальянски» — не удивительно. Столько всего перелопатить пришлось. Поневоле заговоришь. — Вовка перевернул еще несколько страниц. — Вот здесь-то и возникает «идея Командорства»… Эту тему надо бы раскопать поглубже. И вообще поизучать.

— Зачем? Что она даст?

Вовка слегка задумался.

— У меня странное ощущение… Когда Струве начал говорить обо всех этих детских хорах с какими-то Командорами во главе, я воспринял это… ну, как шумовую информацию — мало ли какие там музыкальные подробности могут возникнуть. А сейчас… у меня такое чувство, что эти знания вскоре могут пригодиться.

— Организуешь детский хор? — не удержался Стас.

— С тобой невозможно говорить! — искренне возмутился Вовка. — Не буду я тебе ничего рассказывать.

— Да? А что же ты будешь?

Вовка хотел ответить классическое «да уж найду что…», но вместо этого, перевернув еще пару страниц, сообщил:

— Тогда же Виральдини увлекся оперой. Интересно, что его духовный отец, аббат д'Амандзо, не благословил его заниматься оперным жанром. Он заявил, что Бог дал Антонио дар писать гениальные концерты, церковные кантаты и все такое… Зачем гоняться за журавлем в небе, имея такую синицу в руках? Так разбрасываться своим талантом — только Бога гневить… Да и не к лицу человеку в духовном сане писать оперные произведения — не принесут они ему удачи.

— Как я понял, Виральдини ослушался.

— Совершенно верно — ведь к тому времени он уже успел вкусить славы. Вся Италия говорила о том, что музыка Виральдини — это буквально прорыв в Небеса. А тут такая возможность заявить о себе в новом жанре!

Повисла небольшая пауза.

— Вовик, ты выстраиваешь довольно стройную картину. Но я тоже кое-что раскопал. — Стас взял портфель и, открыв его, извлек солидной толщины папку.

— Ого… — отреагировал Вовка.

— А ты думал!

— Давай тогда развязывай тесемки, а я пока… — он красноречиво качнул пузатым бокалом.

— Алкоголик! — усмехнулся Стас и протянул свой бокал. — Смотри, не повтори подвиг Харченко.

— Кто бы говорил! — чокаясь с ним и улыбаясь, ответил Вовка. — Если я и алкоголик, то алкоголик-гомеопат.

Стас раскладывал документы. Вовка тем временем продолжал:

— Жизнь текла. Чем дальше, тем быстрее…

Стас внимательно слушал, продолжая раскладывать документы. Последними на стол легли цветные фотографии со старинных портретов. Вовка вдруг напрягся.

— Дай-ка мне эту фотографию… Кто это?

— Это? Портрет Анны Джирони работы Марко Кампителли. Он не очень известен… А что?

Вовка, словно завороженный, смотрел на изображение.

— Вов, что с тобой?

— Стас… Ты только не подумай, что у меня глюки, но… это лицо — один в один с той сопрано, что пела в консерватории «Руфь». Те же глаза, те же брови… Нет, ну просто один к одному!